Однако архиепископ Кентерберийский Стивен Лэнгтон встал на сторону баронов, сначала созвав собрание, на котором призвал их требовать от короля соблюдения своих прав, затем выступив посредником между баронами и королем в переговорах об условиях и, наконец, воплотив эти условия в текст Великой хартии вольностей. Таким образом, ярко проявились различные геополитические интересы папства и национальные чувства архиепископа.
Эдмунд Берк охарактеризовал архиепископа Лэнгтона как "отличающегося ученостью, безупречной нравственностью и свободного от всех канонических препятствий". Когда архиепископ приносил присягу королю Иоанну, снимавшую с него отлучение от церкви, Лангтон проявил эти достоинства, выйдя за рамки церковно-священнических элементов присяги и заставив короля "поклясться изменить свое гражданское правительство, не взимать никаких налогов без согласия Великого совета и не наказывать никого, кроме как по приговору своего суда". В этих условиях мы можем увидеть Великую хартию в миниатюре". Предвосхитив таким образом Magna Carta, Лангтон затем "поставил себя во главе покровителей гражданской свободы" в последующей борьбе с папой и королем. После того как папа Иннокентий отлучил баронов от церкви, Лангтон отказался опубликовать приговор, тем самым аннулировав его действие. Хьюм описывал баронов как людей, "охваченных национальной страстью к законам и свободе", настолько, что "даже сила суеверия" уже не могла их контролировать. С более прагматичной точки зрения бароны также предполагали, что "громовые раскаты Рима, не подкрепленные усилиями английских церковников", ни к чему не приведут. Даже после того, как папа отлучил баронов от церкви, английское "дворянство и народ, и даже духовенство, продолжали защищать свои свободы".
В годы, последовавшие за принятием Великой хартии вольностей, римско-католическая церковь стала более иерархически дисциплинированной, а английское духовенство, как следствие, все больше "не могло быть патриотом из-за своей преданности Папой Римским". В XIV веке король Эдуард III частично восстановил национальную автономию английского духовенства, настояв на праве короны предлагать назначение епископов. По мнению Ранни, это было важно, поскольку папы "почти всегда назначали иностранцев", и в результате "Англиканская церковь все больше и больше теряла свой национальный характер". Еще хуже то, что эти иностранные епископы, "заседая в палате лордов и управляя страной, были склонны служить делу врагов страны". Аналогичное ослабление папской власти произошло, когда преемник Эдуарда, Ричард II, ограничил церковную юрисдикцию в отношении духовенства во всех случаях, когда речь шла о правах короны.
Когда последующие папы пытались обойти эти постановления, английская "нация" стала "более недовольной Папой и подчиняющимся ему духовенством, чем когда-либо". После того как в 1517 г. Мартин Лютер отрекся от власти католической церкви, английское недовольство начало сливаться с тем, что стало Реформацией, а большая часть Северной Европы восстановила отношения с папством. Все это послужило основой для прихода к власти Генриха VIII, который сумел совместить свое стремление добиться развода с первой женой, Екатериной Арагонской, с отменой в 1534 г. Римско-католической церкви. Вместо нее была создана Англиканская церковь, главой которой стал король, и теперь страна была независима от Рима. При этом "король и нация ... работали вместе; то, что делал король, шло на благо нации".
В соответствии со стандартным историческим повествованием, некоторые из этих событий характеризуются как продукты намерений, и, таким образом, правители и подданные рассматриваются как провидцы, предвидевшие последствия того, что они создавали. Другие представляются как случайные результаты случайностей или мелких корыстных интересов. Так, например, разрыв с Римом в период правления Генриха VIII содержал в себе понемногу и того, и другого. С одной стороны, необходимость иметь наследника мужского пола была крайне важна для короны, а приход Реформации стал мощным катализатором освобождения Англии от папского влияния. Однако, порвав с Римско-католической церковью, Генрих также "обеспечил возникновение английской протестантской церкви, от которой он сам бы в ужасе отшатнулся". Генрих также нашел парламент очень сговорчивым, когда просил поддержки в борьбе с Папой. В результате парламент стал "прежде всего законодательным собранием".
Однако случайности и происшествия не являются материалом, из которого государство может легитимировать свой суверенитет. Должен быть момент, когда народ соглашается на свое правление и, как следствие, обязывает государство следовать трансцендентной социальной цели. Этой трансцендентной целью, как ее характеризует стандартное историческое повествование, является создание и защита традиционных "прав англичан" и сохранение "английских свобод".