[32]Но Томаса Манна нет. Зато в таком же издании, вышедшем двадцать лет спустя, уже нет ни одного политика, даже Бисмарка, оно заполнено писателями, философами, учеными вне их этнической принадлежности, например Фрейд, Гуссерль, Шёнберг, а также Шпенглер и Маркс.[33] Иногда за дело брались люди с серьезными установками и свободные от примитивных популистских идеологических предпочтений. И такой компендиум давал более серьезное представление о том, кто в сфере культуры признавался творцом и выразителем национальной духовности. Примером может служить антология «Немецкий дух. Книга для чтения за два столетия».[34] Ее составитель, известный поэт и новеллист Оскар Лёрке (1884–1941), был далек от установок режима, и тем не менее в его антологии характерно представление мыслителей преимущественно той линии, которую правомерней было бы отнести к национально–консервативной сектору умственной жизни и культуры Германии. Он привел тексты философов, поэтов, ученых, давших трактовку кардинальных вопросов жизни, в чем–то ставших каноничными и вплетенными в миросозерцательный контекст немцев. Наряду с Гердером, Кантом, Гегелем, Карусом, Шеллингом, Фр. Листом и проч. мы с удивлением встречаем имена Фейербаха, Гейне (!), что можно посчитать мужественным поступком составителя, если знать, что антология составлялась в 1939 г. и публиковалась в 1940–м, зато ни в одном таком компендиуме XX в. мы не встретим имени Чемберлена, и это несмотря на отданные ему тогдашней официальной Германией почести: награждение Железным крестом, избрание почетным гражданином Байройта, называние его именем одной из улиц города и учреждение мемориального музея в его доме. Да и сам Чемберлен был высокого мнения о своих заслугах в деле утверждения германского духа и службы немецкой идее.[35] «Свыше тридцати лет своей жизни я устремлял все свои мысли и стремления на постижение специфически немецкого, после — на его представление и прославление. Все мои книги образуют евангелие всего того высшего, что произвела немецкая сущность; все они являются книгами борьбы за эту сущность и против не–немецкого и антинемецкого», — писал с горечью Чемберлен обербургомистру Байройта после начала мировой войны, столкнувшись с неожиданной отчужденностью и подозрением окружающих.[36] Для них он никогда не был и не стал немцем. Компендиумы только констатировали это обстоятельство. Какими бы ни были перечни духовных вождей Германии, в них присутствовали Кант и Гёте, причем последний во всех без исключения нам известных. Но если Кант более удобно вписывался в интеллектуальную сферу немецкой учености, представляемой университетами, то Гёте воспринимался безоговорочно всеми слоями общества и оказывался значимым для всех культурных сфер. И все же наибольшее значение он имел для становления той духовной линии немецкой культуры, которая ощущала свою несовместимость с научным и интеллектуальным истеблишментом Германии. Именно в ней мы встречаемся с особым культом Гёте, самого его имени, давно отслоившегося от своего историко–культурного локуса и ставшего универсальным символом. Даже то духовное наследие Гёте, к которому апеллировали его новоявленные адепты, в манере использования не обнаруживало связь с реальным культурным контекстом. Исторический Гёте и его художественное и теоретическое творчество остались достоянием академической науки, в первую очередь литературоведения, истории художественной культуры Германии. Но в противолежащей ей культурной сфере Гёте представал символом немецкой духовности, наиболее полным ее выразителем. Реальное художественное творчество великого поэта отступало на второй план, вместо него и теперь прежде него проступал Гёте–мудрец, Гёте–выразитель основных свойств немецкого национального духа, высшая духовно–нравственная инстанция, наконец, учитель жизни. Определенные возможности для такого сдвига в восприятии Гёте предоставляло само его творчество, прежде всего универсальность Гёте. Сквозь призму его многогранного и колоссального по объему творчества он представляется и как величайший поэт, и как прозаик такой же меры, и как ученый–естествоиспытатель, вклад в науку которого и доныне (кроме общепризнанных открытий) все еще вызывает интерпретационные споры историков науки, и как мыслитель в самом широком понимании этого выражения, но особенно как философ, притом в той ипостаси, которая уже под давлением точных естественных наук потускнела, признавалась архаичной и несовместимой с научным мышлением, именно как натурфилософ. Мы уже не говорим о социально–политической практике Гёте, занимавшей важное место в его жизни и составившей существенную часть его общего духовного наследия. И это далеко не все, что можно было бы сказать о нем. Притом, будучи личностью цельной, насквозь пропитанной жизненным принципом продуктивной деятельности, Гёте проявил эту цельность и в своем многообразном творчестве. Но рецепция уже ближайшего после него времени с неизбежностью предполагала расслоение этой цельности. Гёте стал представляться в частных аспектах, отделявших его как поэта, художественную личность от Гёте–натуралиста, Гёте–натурфилософа, наконец, Гёте–мыслителя (der Geister) и провидца.
вернуться
В отношении последнего надежды не оправдались. Члены его эзотерического эстетического кружка, такие как Гундольф и Бертрам, тяготели к пронацистской партии в искусстве, но из молодого поколения кружка, как Штауфенберг, некоторые стали противниками режима и борцами.
вернуться
Die Grossen Deutschen. Neue Deutsche Biographie. Hrsg. v. W. Andreas und W. r. Scholz. In 4 Bdn. Bd V — Ergaenzende. Berlin, 1935–1936; Die Grossen Deutschen. Deutsche Biographie. In 4 Bdn. Hrsg. v. H. Heimpel, Th. Heuss, B. Reifenberg. Bd 1–5. Berlin, 1956–1957. Второе издание по сути второй вариант предыдущего биографического сборника, но почти полностью пересмотренный и измененный.
вернуться
Deutscher Geist. Ein Lesebuch aus Zweihunderten. Erster Band. Berlin; Fr./M., 1959.
вернуться
Chamberlain H. S. Eine Auswahl aus seinen Briefen. Velhagen und Klasings deutsche Lesebogen. Bielefeld und Leipzig, 1940. S. 18.