Имея в виду сформировавшуюся в итоге всей жизни Чемберлена коллекцию его сочинений, можно существенно критичнее отнестись к самооценке собственных свойств его мышления. Очевидно, что усвоенная им стилистическая манера далеко не всегда согласуется с декларируемой ясностью слога и мысли. Он был человеком литературно одаренным, но вовсе не в смысле той литературы, корифеев которой он почитал своими учителями: Вольтер, Руссо, Бальзак. Если в своих занятиях он смог приобщиться к немецкой тщательности, то в сочинениях мы видим скрытый за псевдонаучной оболочкой произвол вымысла и, в сущности, измену главному постулату научности: обоснования мысли достоверными фактами. Он был по природе кабинетным ученым, скажем, книжным червем, начетчиком. И цитаты, их подбор и компоновка, а не реальное исследование, составили весь «научный» аппарат его философии истории и других теорий.[68]
Чтобы полностью погрузиться в немецкую культуру, Чемберлен решается общаться только с немцами. Такое решение относится к середине 70–х годов, и это время он считает своим окончательным обращением к германизму. Именно это и выражено в уже цитировавшемся письме к тетке. Ей же он писал о своих трех заветных желаниях: оставаться всегда в Европе, избегая каких–либо поездок в колонии, быть вдали от Англии и, наконец, обосноваться в Германии. Все эти мечтания были осуществлены. Последнее, впрочем, с некоторым запозданием. С 1888 г. он обосновывается в Вене, трактуя ее в духе немецко–имперской теории как столицу Восточной Марки Германского рейха, где и проводит двадцать лет своей жизни. Лишь с 1908 г. он обосновывается в Байройте, столице вагнерианства, прожив в нем тоже едва ли не двадцать лет, до самой кончины (1927).
Но Германская империя не очерчивала своими границами германство. Для Чемберлена последнее было «духовной силой», способной разлиться по всему миру.[69] Соприкоснувшись с нею, а после слившись, он приобрел смысл своей жизни. Он видел его не только в том, чтобы раствориться в германизме, подчинив себя его силе, но и в том, чтобы содействовать укреплению, распространению и утверждению его культурного и духовного господства над человечеством. Предстояло решить культурно–историческую задачу: доказать, что в приятии этого верховенства и состоит судьба человечества, смысл его будущего. Решающий способ доказательства — раскрытие содержания исторического процесса, в котором борьба за германизм является его ведущей тенденцией.
Поиск призвания. Три импульса
Осознание обретения смысла и направления своего духовного развития вовсе не означало, что Чемберлен вполне определился в своем умственном и нравственном развитии и оно вошло в свою финальную стадию.
Погружение в немецкую культуру оставалось внутренним, совершенно сокровенным процессом становления его миропонимания и собственного самосознания. Надлежало еще решить некоторые вполне житейские проблемы: получить университетское образование, профессию, выбрать специальный аспект публичной деятельности, т. е. все то, что определяло общественное положение человека и благодаря чему возникал источник дохода и вместе с ним независимость. Осуществлению этих планов препятствовало то, что, уже по сути оторвавшись от семьи, он находился от нее в полной материальной зависимости. Решительное объяснение с отцом произошло в Швейцарии, куда летом 1874 г. приехал адмирал с требованием возвратиться в Англию, там завершить свое образование и определиться с будущим. У сына достает упрямства воспротивиться отцовской воле, и с того времени он предоставлен самому себе, а Европа становится его домом. Еще долго он не находит в ней места своей постоянной оседлости, продолжая поездки, мотивированные преимущественно необходимостью поддерживать здоровье. Врачи убеждены, что его органам дыхания противопоказан северный климат Англии. Собственно, этот аргумент был главнейшим в споре с отцом. Только после его смерти Чемберлен получит право на ренту по наследству.
68
Chamberlain. Betrachtungen eines Linguisten über Houston Stewart Chamberlains «Kriegsaufsatze» und die Sprachbewertung im allgemeinen. Leipzig, 1918.
69