Венский университет располагал первоклассными научными кадрами в этой области. Один из них — профессор Клаус (Claus), мировой известности зоолог. Он одним из первых предпринял опыт внедрения в учебную программу курса дарвинизма. Известие о готовящемся курсе вызвало огромный интерес, и на него записались студенты всех факультетов, в том числе юристы, философы, филологи. Чтение началось при переполненной аудитории. Все ожидали услышать нечто исключительно важное, переворачивающее все обыкновенные представления о живой природе и человеке, что в общем мнении связывалось с дарвинизмом. Но слушателей ожидало разочарование: профессор говорил языком строгой сухой науки, а не эффектных парадоксов и ошеломляющих сенсаций. Уже на третьей лекции оказалось только шесть слушателей, по точному счету Чемберлена. Среди них был и он.
Энтузиазм в стремлении овладеть научным знанием в возможной полноте достоин удивления. Круг его чтения и самостоятельных штудий выходил далеко за пределы отвечающих университетским требованиям.
Даже если основываться на собственных указаниях Чемберлена, приходится удивляться количеству прочитанных им книг и авторов хотя бы только во время учебы в Вене. Но он столь же ревностно изучал естественные науки в Женеве, в Дрездене и Флоренции, хотя какого–то особого плана и руководства в этих занятиях мы обнаружить не можем. Он не забывает указать эти книги и имена. Судя по приводимым им сведениям, он должен был находиться в полной осведомленности о тенденциях развития биологических наук, о новинках в области гипотез и теорий, касающихся зоологии, ботаники, физиологии и человека. Визнер был учеником Менделя, и это дало возможность Чемберлену познакомиться с сущностью опытов последнего и их теоретического значения. Таким образом, Чемберлен следил за генетикой почти с самых начал ее возникновения. Знал он и труды Вейсмана. Об этом он сообщает в письме барону Иксюолю, который сам был, как мы отметили, выдающимся биологом и пионером ряда теорий о природной среде.
В этом же письме он сообщает об изучении трудов последователей Дарвина, теоретиков эволюционизма первого разбора: Альфреда Рассела Уоллеса (1823–1913), основателя зоогеографии и родоначальника теории естественного отбора; Эрнста Генриха Геккеля (1834–1913), едва ли не самого правоверного дарвиниста, но обладавшего и самостоятельным научным вкладом в развитие учения об экологии и развитии человека;[94]Томаса Генри Гексли (1825–1895) — также энтузиаста эволюционизма, заложившего основание эволюционной биологии. К этим корифеям следует присоединить таких знаменитых ученых, как В. Оствальд (1853–1932), В. Бёльше (1861–1939), также внесших решающий вклад в утверждение естественнонаучного миросозерцания, очевидно, господствовавшего в научном мире Европы.
Но Чемберлен не был ими очарован. Его замечания о дарвинизме и эволюционизме скорее ироничны, свидетельствуя, что внутренне он ориентировался на иные представления о жизни и живом организме.
Носители этих представлений, даже при весьма высокой оценке их вклада в науку, тем не менее составили в некотором роде маргинальную линию в биологии. Вокруг их идей слишком часто разыгрывались споры с уничижительными комментариями, сами они с трудом находили признание и достойное место в ученом сообществе. Но для Чемберлена в их воззрениях виделось нечто более существенное, чем то, что господствовало как истина в университетских кругах. Следует также отметить, что внимание в ряду этих ученых привлекали те философы, которые в его сознании утвердились как проводники мудрости. Таким был для Чемберлена, в частности, А. Шопенгауэр. Именно через него он вышел на оригинального ученого и мыслителя Каспара Фридриха Вольфа (1734–1794). Его научное наследие не только до конца не исследовано и не оценено, но и полностью еще не опубликовано.[95] Круг его научных интересов широк, но его доныне наиболее известные идеи относятся к учению о морфологии растений, которое он в значительной мере и создал, развив начала эмбриологии и метаморфоза растений. Эти понятия, нередко приписываемые только заслуге Гёте, вошли в арсенал философии культур. К такому же типу ученых принадлежал и отец научной танатологии французский анатом и физиолог Мари Франсуа Биша (1771–1802). Нетрудно видеть, что воззрения указанных ученых и их понимание живого организма и происходящих в нем процессов выполнены в иной концептуальной установке, чем принятые эволюционистами и дарвинистами. Ее характеризовал принципиальный отказ от всякого редукционизма, утверждение понимания организма как особой самодостаточной целостности, развивающейся или раскрывающей свои метаморфические стадии преимущественно энергией своей собственной жизненной силы. Таковы установки Де Фриза (1848–1935), генетика и ботаника, учившего о скачкообразных мутациях видов, без постепенного накопления отклоняющихся изменений, что соответствовало бы эволюционизму. Его имя, как и имена Карла Нэгели (1871–1891), Карла Бэра (1792–1876) с высочайшим пиететом мы встречаем в записках Чемберлена. Последнему достался особый букет славословий как мыслителю, предопределившему тенденции будущей науки. Некоторые характеристики, даваемые Чемберленом К. Бэру, не лишены верности и проницательности.
95
Многие годы, с 1766 г. до конца жизни, он проработал в Императорской Петербургской академии наук и, хотя не писал по–русски, но должен почитаться и как русский ученый. Его рукописи хранятся в архиве академии.