В развитии музыкального мировоззрения Чемберлена заметную роль играло восприятие исполнительства. Не имея надлежащего музыкального образования и не разбираясь в технике чтения клавира, он формировал свое музыкальное мышление в непосредственном слушании. Особое впечатление на него произвел Антон Рубинштейн. Искусство гениального пианиста поставило перед Чемберленом проблему, значимую, в сущности, только для него: именно доказать, что он не еврей. Как мы видели, еврейское отношение к музыке, по Чемберлену, возможно только как интеллектуально организованное, рассудочное, т. е. не обладающее всей возможной полнотой восприятия и переживания. Но сказать такое в случае исполнительства Рубинштейна он не мог. Наблюдая за его внешностью, организацией мускулатуры рук, жестами, т. е. подходя к Рубинштейну, так сказать, физиогномически, он приходит к успокоительному выводу: «Рубинштейн вполне определенно не был семитом, тем более евреем»... «По своему типу он происходит из Центральной Азии, а именно, вероятно, из смешения монгола с арийцем. Его игра также была лишена всех семитских признаков». Мы остановились на этой детали как иллюстрации особенности мышления человека, ищущего лазейки для оправдания слабостей, противостоять которым он не в силах. Во всех других отношениях она не стоила бы внимания. Но такой интеллектуальный трюк Чемберлен проделал еще раз, и притом в несравненно более серьезном случае. Именно, когда перед ним встанет проблема «оправдания» христианства в контексте арийства и антисемитизма. Признавая исключительную культурную и духовную миссию христианства и будучи человеком верующим, он построил хитроумную аргументацию для доказательства, что его основатель не иудей, а человек иного расового типа. Аляповатость конструкции не убедила никого, и прежде всего тех, на кого она была рассчитана. Гитлер назвал ее интеллектуальным шарлатанством, не стоящим внимания.
«Приближение к Вагнеру» становилось с годами все поглощающей жизненной установкой Чемберлена, к началу 90–х годов приобретшее, видимо, уже характер осмысленной программы. Последнее проявилось в переходе от мелких статей о музыке Вагнера к систематическому представлению его творчества в увязке с его философско–эстетическими устремлениями и реализацией их в разнообразных организационных формах. Вагнер не прочь был придать своим идеям общеевропейское звучание. Хотя байройтский проект составлял сердцевину его программы, но он не упускал из виду и другие формы распространения своих идей. Одной из них было учреждение периодического издания «Байройтские листки». Они стали органом «Байройтского патронатного ферейна», перед которым была задача искать средства для реализации постановок вагнеровских опер во время Байройтских фестивалей и проводить в жизнь влияние и идеи композитора. Главный редактор их Ганс Пауль фон Вольцоген, из прусских помещиков, держался крайне правых воззрений. Основав журнал, Вагнер, однако, по всей видимости, мало интересовался его направлением и содержанием публикуемых материалов, полностью передоверив дело его главному редактору. Последний сделал его не столько проводником мыслей Вагнера, сколько подчинил пропаганде ультраконсервативных, резко националистических идей и даже расистских в духе примитивного германизма. За время своего редакторства — с 1878 (основание) до 1938 г. (прекращение издания) — он опубликовал в нем свыше 400 статей.[124] Журнал изначально не имел широкого распространения не только в силу еще малой известности вагнеровской музыки и узкого круга ее почитателей. Не будучи политическим, он не пользовался поддержкой государства и лично Бисмарка. Сам Вагнер тоже использовал эту трибуну, поместив в нем ряд своих статей далеко не всегда художественно–эстетического или философского содержания. Он не чурался высказываться о религии, на темы расы, национализма и еврейства. После кончины композитора его журнал приобретал все более политизированный и идеологизированный характер, став рупором тех мыслей, которые господствовали в узком кружке поселенцев Ванфрида, руководимом честолюбивой и энергичной вдовой Козимой Вагнер–Лист. Резко стала возрастать доля статей с расистской и антисемитской установкой, что вообще–то отвечало общей духовной тенденции, постепенно упрочивавшейся в Германии и захватившей не только бюргерские слои, традиционно консервативно–националистические по настроению, но и научную, художественную и политическую элиту Германии. Шовинизм и антисемитизм были показательны не только для Германии. В той или иной степени они распространились в большинстве стран тогдашней Европы и существенно усиливались на протяжении всей второй половины XIX в. вплоть до Первой мировой войны. Антисемитизм в России нам известен по погромам, время от времени прокатывавшимся по южным и западным губерниям империи. Это слово укоренилось в европейских языках и поныне не требует перевода и истолкования. Но он же достиг высочайшей степени развития и в «культурных» европейских странах, таких как Франция, Германия, Австро–Венгрия. Истории антисемитизма посвящена необозримая литература, в ней указаны многочисленные причины и корни его возникновения и распространения, в том числе в указанное культурно–историческое время.[125]
125
Определенные сведения читатель может найти во вполне доступных изданиях: