Несмотря на неуспех своего первого публицистического выступления, Чемберлен продолжал писать статьи на темы вагнеровской музыки и погружаться в ее мир. Тональность их меняется. Чемберлен отвлекается от чисто музыкальной проблематики и начинает касаться идеологической программы вагнерианства. Годы, в которые это происходит (1885–1889), можно назвать первой фазой его становления как идейного вагнерианца. Оно стимулировано и ростом его музыкальной культуры. Первые неблагоприятные впечатления от новой музыки прошли. В 1882 г. он посещает Байройт и шесть раз(!) прослушивает «Парсифаля». На этом фестивале присутствовал и Вагнер, но о возможной их личной встрече доныне гадают исследователи вопроса. Скорее ее не было, ибо трудно представить, что словоохотливый Чемберлен не осветил бы ее должным образом. После посещения фестиваля для Чемберлена открылось, что только в этом центре нового искусства вызревает дух преображения Германии и ее культуры. Именно в вагнеровском творчестве впервые соединяются воедино высокая музыка и эпос, религия и философия, рождая в своем синтезе небывалое явление — музыкальную драму. А в ней — художественное выражение германского духа. Скоро эта мысль станет лейтмотивом всех его писаний о композиторе. Одна из статей Чемберлена была замечена и одобрена Козимой. Вообще–то она касалась второстепенного вопроса вагнерианства, но то, как он разрешился автором, имело некоторое значение в упрочении авторитета и репутации почившего композитора. Дело в том, что Лист, оказавший, как известно, поддержку Вагнеру в тяжелейшие годы его борьбы за новую оперу, в годы непризнания и гонений, и в дальнейшем остававшийся самым авторитетным пропагандистом его музыки, поселившись в преклонном возрасте в Байройте вблизи семьи своей дочери, постепенно оказался в одиночестве, если не в забвении. Обхождение дочери с отцом, ее холодность вызывали неблагоприятные толки в обществе, особенно после смерти Листа. Поговаривали, что дочь мстила отцу за свое обездоленное детство, за неприятие ее брака с Вагнером, во всяком случае в первые годы их связи, и прочее. Статья Чемберлена утверждала как раз обратное. Умело подбирая и препарируя факты и высказывания, он доказывал, что сам Вагнер всегда оказывал Листу подобающее уважение, был благодарен ему за поддержку и пропаганду его музыки, поддержку байройтских фестивалей. Это же отношение сохраняла и дочь великого пианиста. Как бы то ни было, в арсенале вагнерианцев появился аргумент, вышедший из рук, казалось бы, незаинтересованного публициста, которого нельзя было заподозрить в сомнительных мотивациях.[132]
Козима Вагнер пожелала увидеть автора этой статьи, и встреча состоялась в 1888 г. в Дрездене, где пребывал тогда Чемберлен.
Встреча имела во многом решающее значение для дальнейшей судьбы Чемберлена. Хозяйка особняка Ванфрид и всего байройтского дела с первого же раза по достоинству оценила способность 33–летнего неофита и не обманулась. Переписка их содержит эмоциональные, особенно со стороны Чемберлена, описания этой встречи и взаимные впечатления обоих участников. Чемберлен представил посетительницу как воплощение духа маэстро, носительницей его лучших свойств и надежд.[133] Оценки Козимы, в которых она отдавала должное талантам нового адепта, покоились и на вполне трезвых прозаичных расчетах. Во–первых, как мы видели, она остро нуждалась в человеке с новым видением байройтского дела во всей полноте его значения, да к тому же способного донести его до общества с надлежащей литературной энергией, и в выборе она не ошиблась. Во–вторых, ее беспокоила организационно–финансовая сторона фестивалей. Хотя они становились все популярнее, но денежные дела оставляли желать лучшего. Козима была озабочена привлечением состоятельных меценатов, в том числе из иностранцев. В Чемберлене она видела состоятельного англичанина из аристократического семейства со связями. В этом она ошиблась.
Исследователи полагают, что эта встреча привела не просто к установлению приязни двух весьма далеких друг от друга людей, но и к заключению духовного соглашения, по которому Чемберлен вполне уяснил себе свою будущую роль. А занять достойное положение в узком кругу доверенных вагнерианцев уже зависело от его личного умения. Надо сказать, что в этом он проявил надлежащее мастерство. Существует лишь частично изданная их переписка. Она насыщена эмоциями и излияниями чувств. Насколько она искренна, судить трудно. За наигранностью проскальзывает и доверительность, и понимание людей, занятых общим и значимым для обоих делом. Интимный тон их переписки иногда вызывал подозрения в чем–то большем, чем слова, но мы отбрасываем подобные догадки. Очевидно, что Козима нуждалась в человеке, которому могла доверить куда большее, чем просто ведение важных дел. Она ощущала одиночество, и задушевный соратник, пусть и на расстоянии, ей был необходим. Такового она увидела в новом знакомце, которого скоро стала именовать своим «сыном». Чемберлен ощущал нечто схожее. Знакомство с вдовой знаменитого композитора для него, человека, порвавшего с родной почвой и все еще не утвердившегося в стране, которую стал считать своей родиной, стало и для него желанным путем выхода из одиночества и обретения связей в кругах культурной элиты Германии. Он стал именовать Козиму «мамой», подчеркивая ее первенство в их отношениях. В таком духе отношения оставались целых двадцать лет.143
133
Спустя несколько дней после встречи Чемберлен так описал свои впечатления в письме Вольцогену, с которым уже установились дружеские отношения: «В эту неделю мне выпало столь великое счастье, что я причисляю ее к благословеннейшим дням моей жизни: я познакомился с фрау Козимой Вагнер. То, что это имя само по себе должно было произвести на меня впечатление, понятно само собой, что она гениальная женщина, я знал, но чем она для меня должна быть, чем она стала для меня с первой же встречи и чем никто еще для меня не был, все это я предчувствовал. Благоговение и восхищение уже владели мною, но отныне во мне появилось то, что обладает бесконечно большей ценностью: сокровеннейшее чувство любви» (Cosima Wagner und Houston Stewart Chamberlain im Briefwechsel. 1888–1908. Leipzig, 1934. S.l 1).
В письме другому адресату — книгоиздателю Цану — спустя три года он продолжает столь же высокопарную характеристику Козимы Вагнер: «Мы здесь счастливы, что вопреки злонамеренным и тупоумным нападкам имеем совершенно гениальную руководительницу празднества, которая, кроме того, как никто другой на земле причастна намерениям (Intentionen) Байройтского Мастера (имеется в виду Р. Вагнер. —
Переписка этих лиц в далеко не полном виде увидела свет в 1934 г. Cosima Wagner und Houston Stewart Chamberlain im Briefwechsel. 1888–1908. Leipzig, 1934.