Но их первая, знаменательная для обоих встреча, происшедшая 12 июня 1888 г. в Дрездене, имела еще иную тональность. К чести Чемберлена надо сказать, что он сразу же нащупал верную тональность в их беседе и покорил собеседницу вполне неординарными, но близкими ее сердцу, мыслями. Он заявил ей, что является отнюдь не вагнерианцем, а байройтцем. Сейчас, видимо, не имеющий значения нюанс в различии смыслов этих слов, тогда имел решающее значение. Этим самым он вывел себя из шумливой массы поклонников только музыки композитора и дал понять, что понимает «байройтство» как духовное движение за первенство Вагнера во всей немецкой культуре, охватывая все духовное наследие его как мыслителя. В вагнерианстве места Козимы Вагнер нет, а в байройтском деле она — безоговорочный руководитель, истово стремящаяся придать ему статус национального движения. «Это выражение было близко сердцу Козимы Вагнер, констатирует издатель их совместной переписки П. Претцш, — и с этого времени началась наполненная смыслом и продуктивностью их дружба».[138] Впрочем, продуктивность ожидали от Чемберлена, что он тотчас же понял и безоговорочно принял на себя труд быть главным истолкователем идей и дела композитора.
Сама Козима уверяла его, если довериться искренности ее признаний, что только в том случае, если соединятся английское мужество и английское упорство с немецким духом и немецким гением, можно будет надеяться, что семя пангерманской идеи даст всходы. Но до осуществления основного замысла протекли годы, занятые больше частными проблемами и упрочением своего положения в вагнерианском движении. Он пишет десятки статей для разных журналов, издаваемых любителями вагнеровской музыки, хлопочет об организации их движения, выступает с докладами в возникающих ферейнах, особенно в Вене, через которую лежал его путь в Байройт. В 1894 г. вышла его небольшая книга «Драма Рихарда Вагнера», которую он рассматривал только как приуготовление к своему капитальному труду. Желание его увидеть одолевало всех, и нетерпение нарастало. Впрочем, сам Чемберлен во введении к наконец–то вышедшей книге представил ее появление как плод случайности. Издательство Брукманна, подобрав коллекцию фотографий и художественных иллюстраций, освещающих все этапы жизни Вагнера, пожелало, чтобы Чемберлен сопроводил их текстом, популярно излагающим биографические данные. Взамен этой неинтересной работы он предложил издательству план полноценной творческой биографии.
Идея была принята, и в 1896 г. появился шедевр «Рихард Вагнер», роскошное издание, повествующее о делах, мыслях и судьбе дела великого человека. Оно сопровождалось иллюстрациями, факсимильным воспроизведением документов, приложениями и прочими атрибутами достоверности, научной солидности и фактичности. Но, в отличие от труда Глазенаппа, они не затемняли текст. Живой энергичный язык, непринужденный стиль, должная мера интеллектуализма, даже философского, подчеркнутая искренность и доверительность повествования — все вкупе благоприятствовало успеху издания. Оно нашло читателя и, несмотря на высокую стоимость, неоднократно переиздавалось.[139]
Сам Чемберлен признавал, что работа над биографией имела для него судьбоносное значение. Все знатоки проблемы сходятся на том, что она явилась реализацией серьезно подготовленного и обдуманного в серьезности идеологического предприятия. До нее была музыка Вагнера, даже «дело Вагнера», но не было его самого. Доныне образ Вагнера размывался в биографических перипетиях, передаваемых по слухам, фиксируемых в воспоминаниях или в научных биографиях. Он ничем не выделялся из сонма других деятелей музыки и подвергался искушениям дискредитации, что проявилось в «деле Прэгера». Книга Чемберлена представляла целостный образ Вагнера как человека, изначально осененного великой идеей о преобразующей силе искусства, подчинившего служению ей всю свою жизнь, весь свой великий талант, человека — борца за священное дело, преодолевающего все преграды здешнего мира и озаряющего новое будущее человечества. Человечество нуждается в обновлении, и оно, как «регенерация» человека, может прийти через новое искусство. Идея «регенерации» объединяет жизнь и творчество мастера, и он ей не изменял до конца своих дней.
139