Изложение творческой жизни Вагнера предваряет обширное «введение», в котором Чемберлен излагает свои мысли о том, как надо подходить к прояснению жизни человека. Это своего рода интеллектуальный инструментарий автора, некое его методологическое кредо. Одновременно с этим он касается и разъяснения духовного феномена Вагнера. Кое–что из сказанного им достойно внимания, поскольку находится в согласии с теми теоретическими поисками, которые привели к известной «теоретико–методологической революции», когда трудами В. Дильтея, В. Виндельбанда и Г. Риккерта было обосновано разделение знания на два корпуса наук: «науки о природе» и «науки о культуре», и тем утверждалась концептуальная и методологическая автономия и самодостаточность последних. Нет сведений, что Чемберлен находился в русле новых веяний, но ряд его мыслей, например о значении «симпатии», включенности исследователя в жизненный мир индивидуальности, подлежащей пониманию, об особом статусе субъективности как предпосылки выхода на объективное знание, оказались созвучны этим поискам.
Поскольку Чемберлен находился в русле того интеллектуального тона, которое берет начало от Гёте и развивалось Шопенгауэром, то для него безусловным представляется структурирование мира на целостности, обладающие своим внутренним содержанием и жизненным творческим импульсом. Поэтому никакая рациональная аналитика, демонтаж единой качественно определенной структуры на ее части или элементы ради их познания не ведет к постижению этой целостности. Все самое существенное сосредоточено внутри индивидуальности. Поэтому, чтобы постичь тайну личности Вагнера, предстояло увидеть его «изнутри» неким внутренним взглядом так, как он бы видел самого себя: «Это есть единственный метод познать человека», — заключает Чемберлен. «Истина есть внутренний светильник». Свет извне, скользя по поверхности образа, ослепляет исследователя. Внутренний же светильник, оставляя исследователя в тени, освещает сам предмет, делая его прозрачным.[140] Но у внешнего взгляда все же есть одно преимущество: он позволяет видеть творца в контексте его времени, в исторической перспективе. Впрочем, этой целью Чемберлен пока не задавался. Этот подход будет им использован в монографии о Канте.
Таким образом, Чемберлен предложил как путь к пониманию единства творца и его дела то, что именуется «эмпатическим» подходом: «вживание», «вчувствование», «растворение» исследователя во внутреннем мире предмета постижения. Такой подход роднит его исследовательскую философию с той, что в эти же годы упрочивалась в «баденско–гейдельбергской» школе «наук о культуре». Свою философию познания человека (имеется в виду только творческая личность) он сводит к нескольким принципам.
Чемберлен выступил, как мы говорили, решительным врагом исследований, достоинство которых определяется мелочным копанием в отдельных биографических фактах, тщательным накоплением последних и чисто формальным их упорядочением. Как мы сказали, он предпочитает руководствоваться «принципом Шопенгауэра», ориентировавшего исследователя на поиски того одного–единственного деяния (Handlung), через которое раскрывается вся полнота жизненного мира человека. Есть у каждого человека такое роковое деяние, в котором он сосредоточен во всей своей полноте. Отказываясь от погружения в хаос биографических фактов, надо стремиться к простоте. Она является основой построения целостного образа.
Вторым принципом достижения понимания Чемберлен считает выбор верной перспективы. Факты мало что говорят о человеке сами по себе. Любой из них может представить что–то значащее только в отношении ко всей мыслящей и деятельной личности. Работа исследователя в этом отношении сродни работе художника, выискивающего характерную деталь образа и помещающего ее в то место, где она проясняет и дополняет целостную картину. Поэтому–то «выбор верной жизненной перспективы» гармонизирует событийный ряд, придавая ему надлежащий смысл.[141]
Не может Чемберлен обойти и проблему познавательной особенности естествознания. Успех натуралиста в его деле достигается соблюдением беспристрастности, в которой аннигилируются оценки и личностные аспекты. В сфере же человеческих дел, убеждает Чемберлен, пристрастие к предмету — необходимое условие познания. Он называет это отношение «симпатией», «партийным энтузиазмом». Без симпатического отношения к предмету интереса невозможно постичь внутренний мир индивидуальности, а тем более создать жизненно адекватный образ человека–творца. Именно это отношение и «зажигает» внутренний светильник; исследователь благодаря ему обретает «внутреннее зрение», без коего он обречен брести в темноте. Именно здесь пролегает линия демаркации между двумя методологическими культурами.[142]
141
Вспомним то затруднение, которые испытывал художник, создавая портрет Чемберлена до той поры, пока не уловил его «нордическую» физиогномическую структуру.