Духовная эволюция Чемберлена не представлялась чем–то исключительным, наоборот, была совершенно типичной для людей той эпохи. От антиеврейских предубеждений не спасала ни культурная утонченность, ни интеллектуализм, ни сословная принадлежность или служебное положение человека.161 Конечно, мы говорим только об одной из сторон, и не самых лучших, эпохи fin de siecle. Это время было и периодом преодоления сословных и расовых предрассудков, развития демократизма, образованности. Надо было быть записным реакционером, оголтелым шовинистом, чтобы публично выражать свой обскурантизм. Такие типы находились, но в целом такой род мыслей не считался приличным. Существует известие, что Стефан Георге пошел на разрыв с видным членом своего кружка Людвигом Клагесом, известным позже философом, психологом, создателем учения о характере и графологии, когда стало известно о его юдофобских наклонностях.[150]
Национальная тема в европейском общественном сознании стала со второй половины XIX столетия острым и взрывоопасным сюжетом. Манипулируя ею, легко можно было достичь политического кризиса и социальных волнений.
С этого времени расширяется словарный состав, появляются новые термины, характеризующие те или иные стороны национальной проблематики. Из них понятие расы приобретает необыкновенно широкое распространение. В какой–то мере оно было вызвано изданным в 50–е годы трактатом Ж. А. де Гобино «Опыт о неравенстве человеческих рас». И это случилось во Франции, стране, где эгалитаристский принцип считался основой социального порядка. В ней изложены его мысли о перспективах расового вырождения человечества. При этом граф, будучи и этнологом, претендовал на создание «науки о расах». Правда, сам Гобино воздержался от антисемитских выпадов. Но дискуссия, развернувшаяся в связи с этим трактатом, шла именно в этом направлении.
Впрочем, расоведение так или иначе все же утвердилось и имело особенные успехи в Германии, где ее разрабатывало немалое количество выдающихся умов, таких как видный географ, антрополог и этнолог Фр. Ратцель. Даже утвердившиеся в культурной антропологии понятия «первобытные племена», «дикие народы», «естественные племена», применяемые не к исторически исчезнувшим, а к реально населяющим Африку, Азию, Южную Америку, Австралию народам, утверждали неколебимую уверенность в культурном, социальном и нравственном превосходстве человека западной культуры.
Столь же популярным становится и термин «арийцы», в дальнейшем особенно значимый для Чемберлена. Он очень скоро лишился своего исходного научного значения, относившегося к гипотетическому народу доисторического времени, населявшему территорию современного Ирана (Персия) и Северной Индии. В обиходе сторонников расового превосходства западного человека он постепенно стал синонимом людей и их культуры, заселивших северные области Европы и наделенных особыми качествами психического, интеллектуального и нравственного ряда, возвышавших их над другими европейцами. Арийцы стали толковаться как предки германских народов.
Само слово «антисемитизм» и относящееся к нему понятие также вошли в обиход примерно в это же время. Традиция приписала его изобретение некоему пронырливому публицисту Вильгельму Марру. В 1869 г. из–под его пера на свет божий вышла книга под тревожно–угрожающим названием «Победа евреев над германизмом». Вскоре он же учредил «Лигу антисемитов», очевидно призванную противостоять надвигающейся опасности. Словесное изобретение Марра, хотя и получило распространение, но содержало в себе явную и опасную бессмыслицу. К семитской группе, как известно, принадлежат многочисленные народы, заселяющие огромные пространства Аравийского полуострова, Передней Азии, Северной Африки, в частности арабы, уж никак не родственные евреям. Но антисемитизм направлен острием именно против последних, хотя мог бы быть истолкован и в широком смысле. Тем не менее это слово, потеснив традиционное немецкое «Judenhaß» («юдоненависть»), прочно утвердилось во всеобщем обиходе.[151]
Антисемитизм был только частью националистического поветрия, поднявшегося над Европой, но такой частью, которая по остроте и жесткости своего проявления затмила все иные аспекты национальной проблемы.
Приведенные примеры недостаточны для иллюстрации всех изобретений юдофобства. Если для широкого распространения годились весьма примитивные публицистические поделки, то утонченность форм и изощренность аргументации совершенствовались по мере того, как за дело принимались интеллектуалы высокой академической выучки. Ранее мы называли некоторые имена. Здесь еще раз отошлем читателя к личности и мыслям крупного немецкого историка Генриха Трейчке. Его юдофобские воззрения были повсеместно известны. Объясняя те финансовые проблемы, с которыми имела дело Германия после франко–прусской войны, он указал на еврейство как их причину. Не участвуя в новом государственном строительстве, они задернули на шее Германии удушающую петлю. В среде немецких историков вообще довольно прочно угнездился национализм, принимая разные выражения. У Трейчке — наиболее одиозные, несколько мягче — у Моммзена, например. Для нас приведенные примеры значимы тем, что были известны Чемберлену, который был хорошо осведомлен о том, что происходило в кругах антисемитизма. Книги, подобные трактату Гобино, входили в круг его чтения и размышлений. Но и в ближайшем окружении нового адепта вагнерианства антисемитизм культивировался откровенно и систематически. Мы уже говорили о Вольцогене, превратившем руководимые им «Байройтские листки» по сути в орган борьбы с еврейством в немецкой культуре. Один из их авторов, Бернхард Фёрстер, в свое время сочинивший петицию с требованием ограничить влияние евреев в Германии и поставить под контроль их приток в страну, опубликовал только в 1889 г. не менее дюжины статей соответствующей направленности.[152] Среди авторов мы встретим имя Карла Грунски, теоретика музыки, но одновременно и яростного борца с «еврейским засильем» в ней. Он один из первых спустя годы солидаризировался с нацизмом. Учредитель «Общества Гобино» Людвиг Шеманн также был желанным автором журнала. Присутствие статей этих своеобразных публицистов вредило репутации издания, но Вольцоген упорно держался принятого направления, веруя, что следует духу Вагнера.
150
Объектом его высказываний в этом духе стал друг юности Клагеса Теодор Лессинг. Проблема обсуждена в:
151
Важные терминологические разъяснения по этому вопросу можно найти в статье А. А. Панченко «К исследованию „еврейской темы" в истории русской словесности: сюжет о ритуальном убийстве» (Новое литературное обозрение. 2010. № 104).
152
Под петицией подписалось более 220 тысяч человек. Замечательно, что в сём случае Вагнер проявил твердость и уклонился от участия в акции.