Байройтская среда представляла антисемитизм в его потугах быть интеллектуальным и даже эстетически мотивированным воззрением.
Но в Вене он заявлял о себе в простой безыскусной форме. Здесь первенство было за знаменитым обер–бургомистром столицы Карлом Люгером. Ему принадлежит известное заявление: «Кто еврей, определяю я».[153] Личность бургомистра была хорошо известна Чемберлену и отнюдь не была ему антипатична. Во всяком случае он решительно отказался принять участие в акциях протеста против антисемитской политики бургомистра, невзирая на то что к участию в них его приглашали не только студенты, но и ученые, с которыми Чемберлен считался и даже на труды которых опирался в своих сочинениях. Таким был Леопольд Шредер (1851–1920), известный индолог, имевший мужество выступить в прессе против оголтелого расизма Люгера, притом сделать это в изданиях, которые Чемберлен считал органами сионизма. «Как я, — писал он маститому ученому, недальновидно рассчитывавшему привлечь к благому делу Чемберлена, — благодаря божьему промыслу не являющийся евреем, присоединюсь к тому, чтобы поддерживать интересы еврейства?»[154]
Несмотря на существование в германском мире антисемитизма весьма вульгарных проявлений, в целом он действовал все же в менее жестком режиме, чем, скажем, в России. Германия не знала погромов; в бисмарковско–вильгельмовскую эпоху в ней немыслим был эксцесс, подобный «делу Бейлиса». С момента провозглашения Второго рейха (1871) не существовало ни границ оседлости, ни гетто в городах, ни запретов на высшее образование или иных цензов. Хотя Вильгельм II не считал нужным особенно скрывать свою неприязнь к евреям, но он не брезговал прибегать к советам еврея Вальтера Ратенау, крупного немецкого промышленника и финансиста. Антисемитизм не пользовался государственной поддержкой, хотя и запретов на соответствующие высказывания публично не было. Евреи могли достигать весьма высокого общественного и научного статуса, чему примерами являются, кроме Малера, Визнера, философы Г. Коген, Э. Гуссерль, 3. Фрейд, О. Вейнингер, Г. Зиммель и проч.[155] Евреи в Германии пользовались всеми социальными возможностями наравне с немцами и себя от них не отличали и не отгораживались. Они составляли по большей части обеспеченную и состоятельную часть немецкого общества, их образование, мировоззрение, самоидентификация определялись границами немецкого общества и немецкой культуры. Большинство евреев Германии искренне верили в свою немецкость. Повторяя это еще раз, мы обратим внимание на тот специфический феномен, который вырос из этой веры и обозначенный, как было сказано выше, «еврейской самоненавистью». Хотя эта тема не относится напрямую к установкам данного очерка о Чемберлене, но она все же является тем оттенком, позволяющим яснее и содержательнее представить дух того времени, в котором формировались идеи и учения, которым суждено было послужить почвой, взрастившей последующие расовые мифы.
153
154
Письмо JI. Шредеру от 27.12.1907. См.:
155
В очерке E. Берковича отмечается, что евреи составляли не менее одной пятой части всех немецких математиков.