Ситуативно выход монографии о Канте приходился на его памятные даты: годовщины рождения и смерти, широко отмечавшиеся в Германии.[169] Но ее появление было неизбежно само по себе. Структура монографии была уже описана. Она реализует неизменный принцип достичь понимания дела творческой личности через нее саму, т. е. ее сущностную уникальность. Между человеком и всем, что исходит от него, существует не только генетическое отношение, но и иной тип связи: они представляют собой единое целое, органичную целостность.[170] И только понимание личности является ключом к постижению ею созданного. Но и эта личность проясняется не сама по себе, а в сравнении с другим, такого же интеллектуального и духовного масштаба. Такой подход был применен впервые к Вагнеру, контекстным отображением которого был выбран, как мы говорили, Бетховен. Для Канта контекстом были выбраны гении философии и науки Платон, Гёте, Бруно, Декарт и Леонардо.
Чемберлен уверен, что только теперь Кант стал адекватен эпохе. Наступило время, ради которого он и творил. Миросозерцание его должно стать устоем культуры начинающегося будущего. В частности, в кантовской метафизике и натурфилософии заключена вся современная физика.[171]
Работа о Канте еще относилась к венскому периоду, но уже монография о Гёте выходит за его рамки. Но это только формальный признак, поскольку работа на эту тему началась задолго до этого и продолжалась до момента написания книги. В сущности, она объединила все то, что в разных сочинениях и в разное время им было уже сказано о Гёте и гётеанстве. Особенно когда от практической науки Чемберлен перешел на натурфилософские воззрения. И было нами ранее отреферировано.[172] Особой группой сочинений являются те, в которых Чемберлен предстает с несколько необычной стороны, как теолог. В личном плане он был верующим и довольно ревностно следовал предписаниям протестантизма. По различным замечаниям, переписке мы знаем, что Чемберлен верил об особом божьем попечительстве о себе. Приступая к занятиям, он призывал его благословение. Известны его общение и переписка с немецкими теологами, особенно со знаменитым А. Гарнаком, также не нашедшим в «Основаниях» ничего, что стоило бы осудить. Чемберлен не был, да никогда и не представлялся теологом.
Но был один пункт, особенно тревоживший его душу, это личность основателя христианства — Иисуса. С учетом того, что значили еврейство и евреи в историко–культурной теории Чемберлена, в культурной и социальной истории и жизни западного мира, еврейское происхождение Иисуса Христа выглядело шокирующей несуразицей. Наш мыслитель еще не допускал мысли, что германизм может базироваться на легендах и мифах древних германцев, что много позже было принято в нацизме. Христианские, в их протестантской вариации, основания германской культуры ему представлялись бесспорными.
Устранить это несогласие можно было только через доказательство нееврейства Христа и истолкованием приписанных ему Евангелием и традицией высказываний, напрочь отсекающим подозрения в еврейском родословии. И Чемберлен принялся за эту работу. До него опыты в этом же направлении предпринимал Поль де Лагард. Но позиция Чемберлена представляется более решительной и последовательной; перед ним встала задача не только опровергнуть еврейство Христа, но и доказать его принадлежность к ариям, а учение — арийством. В своей работе он проявил и изобретательность, и даже казуистичность.[173]
Рождение Христа — водораздел в историческом процессе. Его откровения — это программа арийского обновления культуры, точнее — ее настоящее рождение.
Христос, согласно изысканиям «нового теолога», происходил из Галилеи, где евреи, в противоположность другой части Палестины — Иудеи, бывали редко. Поэтому невероятно, что его родители могли быть иудеями. Да и с точки зрения духа учения Христа оно никоим образом не могло излиться из уст еврея, они представляли два нравственных полюса: Христос — воплощение абсолютного блага и евреи — олицетворение и носители зла. Обобщающие выводы он изложил в книге «Человек и Бог».[174]
169
С этими датами связаны были инициативы Ганса Файхингера, кантианца и создателя «философии фикции» по созданию Кантовского общества и учреждению журнала «Kant–Studien». Обе инициативы оказались на редкость успешными и значимы доныне.
170
Недаром в обращении к Икскюлю (см.: «Lebenswege») он неизменно подчеркивал, что его понимание личности и той духовной среды, которая образуется под влиянием ее сил и творческих потенций (структурное единство), вполне адекватно учению этого биолога и эколога о таковом же единстве внутреннего мира живого существа (Innenwelt) со средой, организующейся вокруг него по свойствам этого существа (Umwelt).
171
Эта мысль принадлежала Г. Кайзерлингу и относилась к трактату Канта «О переходе от метафизических начал естествознания к физике». Ее принял и Чемберлен. •
173
Сопоставление вклада обоих мыслителей в дело «оправдания Христа» см.:
174