Анархия
Гете обозначил однажды Средневековье как конфликт между силами, которые частично уже имели значительную самостоятельность, частично стремились ее добиться, и называет все это «аристократической анархией».1 За выражение «аристократическая» я не хотел бы ручаться, так как оно всегда подразумевает — даже для духовной аристократии — право рождения, однако такая мощная сила, как Церковь, отрицает всякое врожденное право: даже признанный всем народом порядок наследования не дает монарху законности, если церковь добровольно не подтвердит его. Это была (и есть еще и сегодня) теория Рима о церковном праве, в истории мы видим многочисленные примеры того, как папы освобождали нации от их присяги на верность и призывали к возмущению против их законного короля. В своей среде Церковь не признает индивидуального права, для нее не имеет значения ни аристократия по происхождению, ни духовная аристократия. И если ее несомненно нельзя назвать демократической силой, то тем менее считать аристократической. Любая логократия по сути всегда была антиаристократической и одновременно антидемократической. Кроме того в это, названное Гёте «аристократическим», время действуют другие, истинно демократические силы. Свободными людьми вступили в историю германцы, и долгие века их короли имели над ними меньше власти, чем над побежденными подданными римских стран. Для того чтобы урезать эти права и вскоре отменить, достаточно было двойного влияния Рима — как Церкви и как закона.2 Однако полностью подавить стремление к свободе было невозможно, оно действовало в каждом веке, — то на севере, то на юге, то как свобода мысли и веры, то как борьба за городские привилегии, за торговлю, сохранение сословных прав или как возмущение против таковых, то в форме вторжений еще свободных народов в полуорганизованную массу послеримских империй. Мы должны полностью согласиться с Гёте, что это состояние всесторонней борьбы означает анархию. Думать о справедливости, на это тогда ни один отдельный великий человек не имел времени. В остальном всякая власть защищала свои собственные цели, не учитывая права других людей: это было условием существования. Моральные размышления не должны влиять на наше мнение: чем более беспощадной была сила, тем более жизнеспособной она оказывалась. Бетховен однажды сказал: «Сила — это мораль людей, которые отличаются от остальных». Сила была моралью эпохи первого дикого брожения. Лишь когда начало четко проявляться образование национальностей, когда в искусстве, науке и философии человек вновь осознал себя, когда он, организуя труд, используя свои изобретательские способности, устанавливая идеальные цели, вновь вступил в волшебный круг истинной культуры, «в дневной свет жизни», лишь тогда начала отступать анархия, или, лучше сказать, постепенно происходило ее сдерживание в пользу принимающего окончательный вид нового мира и новой культуры. Этот процесс продолжается и сегодня, когда мы живем в любом отношении в «среднее время»,3 однако контраст между прошлой чистой анархией и умеренной анархией нашего времени достаточно велик, чтобы увидеть принципиальные различия. Политическая анархия достигла своей вершины, очевидно, в IX веке. Если сравнить его с XIX, то следует признать: несмотря на наши революции и кровавую реакцию, несмотря на тиранию и убийства королей, несмотря на непрерывное брожение здесь и там, несмотря на смещение наличности имущества девятнадцатый век отличается от девятого как день и ночь.
В данном разделе речь идет о времени, когда существовала почти только борьба. Позже, когда начала появляться культура, происходит смещение центра тяжести. Внешне борьба продолжается, и многие бравые исследователи истории и дальше видят только пап и королей, князей и епископов, дворянство и цех ремесленников, битвы и договоры, но наряду с этим продолжает существовать новая, непреодолимая сила, которая изменяет дух человечества, не используя анархическую мораль силы, она побеждает без борьбы. Сумма духовной работы, которая привела к открытию гелиоцентрической мировой системы, навсегда подорвала фундамент, на котором покоилась церковная теология и одновременно церковная сила, как бы медленно и постепенно это не выявлялось.4 Появление бумаги и изобретение книгопечатания подняли мышление до уровня мировой силы. Из недр чистой науки вышли открытия, которые, как например пар и электричество, полностью изменяют жизнь всего человечества и чисто материальное соотношение сил народов.5 Влияние искусства и философии, например такие явления как Гёте и Кант, неизмеримо велико. К этому я вернусь во второй части книги, где рассматривается возникновение нового германского мира. Этот раздел рассматривает борьбу великих, ведущих борьбу за имущество и господство сил.