280 это самая низкая оценка. Карл Густав Карус (Karl Gustav Carus) в своей работе «Über ungleiche Befähigung der verschiedenen Menschheitsstämme für höhere geistige Entwickelung», 1849. S. 67 («О неодинаковой способности различных племен к более высокому умственному развитию») утверждает, что самая объемная китайская энциклопедия насчитывает 78 731 том, из которых примерно 50 вошли бы в один том нашей обычной разговорной лексики.
281 Ничтожность китайской поэзии известна, только в самых малых формах дидактических стихов она создала нечто симпатичное. О музыке и музыкальной драме Амброс («Geschichte der Musik». 2. Aufl., I, 37) пишет: «Этот Китай производит впечатление, как будто видишь культуру других народов в отражении в карикатурном зеркале». Что Китай дал одного-единственного действительного философа, после усердного обзора соответствующей литературы, я не могу поверить. Конфуций — это некоторый вид китайского Жюля Симона (Jules Simon): этик, политик и педант с благородными мыслями и без всякой фантазии. Несравненно интереснее его антипод JIao-Цзы (Läo-tze) и его школа так называемого даосизма (Täoismus). Здесь мы встречаемся с действительно оригинальным, захватывающим восприятием мира, но и оно направлено исключительно на практическую жизнь, и его невозможно постичь без прямого генетического отношения к особой цивилизации китайцев с ее бесплодной спешкой и невежественной ученостью. Потому что даосизм, который нам изображают как метафизику, теософию и мистицизм, есть просто нигилистическая реакция, отчаянный протест против ощущаемой бесполезности китайской цивилизации. Если Конфуций — Жюль Симон (Jules Simon) из мира середины, то Лао-Цзы (Läo-tze) — Жан-Жак Руссо. «Отбросьте от себя ваше многое знание и вашу ученость, и народу будет лучше в сотни раз; отбросьте вашу благотворительность и ваше морализирование, и народ проявит, как ко- гда-то, детскую любовь и доброту; отбросьте ваши искусственные жизненные установки и откажитесь от жажды богатства, и не будет больше воров и преступников («Дао-дэ-цзин» («Täo The King». I, 19, 1). Это основное настроение, как видим, чисто моральное, не философское. Отсюда получается, с одной стороны, создание утопических идеальных государств, в которых люди больше не умеют читать и писать и счастливо живут в мире, без малейшего следа ненавистной цивилизации, при этом внутренне свободны, потому что, как сказал Ван-цзы (Kwang-tze) (выдающийся даосист): «Человек является рабом всего того, что он изобретает, и чем больше вещей он собирает вокруг себя, тем менее свободно его движение» (XII, 2, 5). С другой стороны, такой
ход мысли приводит к мнению, которое, пожалуй, никогда не произносилось с такой проникновенностью и убежденностью: к учению, что в покое заключается самая большая движущая сила, в необразованности — самое большое знание, в молчании — самое сильное красноречие, в непреднамеренных поступках — самая определенная меткость. «Наибольшее достижение человека знать, что мы не знаем; воображать, что мы знали бы, есть длительная болезнь» («Дао-дэ-цзин», II, 71, 1). Сложно кратко обобщить это настроение — по-другому его нельзя назвать — потому что это настроение, не конструктивная мысль. Нужно самому читать эти интересные труды, постепенно, терпеливо вникая, преодолевать хрупкую форму и проникать в сердце этих скорбящих о своей бедной Родине сирот. Метафизики мы не найдем, вообще никакой «философии», даже материализма в самой простейшей форме, зато много поучительного об ужасных свойствах цивилизованной и ученой жизни китайцев и практическое и моральное понимание природы человека, которая глубока настолько же, насколько у Конфуция поверхностна. Это отрицание означает кульминацию достижимого китайским умом (лучшим источником для разъяснения являются «Sacred Books of China», томаЗ, 16,27,28,39 и 40 в изданной Максом Мюллером «Sacred Books of the East»; тома 39 и 40 содержат даосские книги. Небольшая работа Брандта «Die chinesische Philosophie und der Staats-Confucianis- mus», 1898 может дать ориентиры. Изложение собственно природы даосской философии мне не известно).