Свои краткие замечания я хотел бы закончить просто примером, чтобы стало понятным, какие последствия должны были возникнуть из внутренних противоречий будущей Церкви на протяжении столетий. В различных местах Блаженный Августин диалектически и остроумно развивает понятие трансцен- дентальности представления о времени (как мы сказали бы сегодня). Он не находит слова для обозначения своего понятия, так, в конце длинного обсуждения этого предмета в 11 -й книге «Confessiones» он признается: «Что же такое время? Пока меня об этом не спрашивают, я хорошо это знаю, но как только я должен это объяснить, я это больше не знаю» (гл. 14). Но мы его очень хорошо понимаем. Он хочет показать, что для Бога, т. е. неограниченного эмпирического воззрения, нет времени в нашем понимании, и показать, как беспредметны многочисленные дискуссии о предшествовавшей и будущей вечности. Мы видим, что он ухватил суть истинной религии, так как ход его рассуждений неизбежно приводит к пониманию, что все хроники прошлого и пророчества будущего имеют лишь образное значение, в результате чего также награда и наказание становятся несостоятельны. Это тот же самый человек, который позже не уставал доказывать обязательную, буквальную вечность наказания в аду как несомненную, основополагающую, конкретную истину и вкладывать ее в глубину души! Если мы с полным правом рассматриваем Блаженного Августина как предшественника Мартина Лютера, то он также является мощным предшественником того противоположного апостолу Павлу направления, которое позднее нашло свое выражение в Игнатии и его ордене с его религией преисподней.97
Харнак в главе, посвященной Августину, делает следующее обобщение: «Благодаря Августину церковное учение по объему и значению стало более ненадежным... Вокруг старой догмы, которая утвердилась как главенствующая сила, образовался большой небезопасный круг учений, в котором существовали важные мысли веры, но никто не мог в нем разобраться и его сплотить». Хотя именно он так неутомимо действовал за единство Церкви, он оставил, как видим, тем для борьбы и раскола больше, чем нашел вначале. Бурная борьба в собственном сердце, после его вступления в Церковь, может быть, неосознанно, продолжалась до конца его жизни: теперь не в образе битвы между чувственным наслаждением и страстным желанием истинной чистоты, но как борьба между материалистическим, суеверным церковным верованием и самым смелым идеализмом истинной религии.