Иисуса Христа. Еврейская воля в соединении с арийским мифическим мышлением дали стержень, кое-что добавилось из Сирии, Египта и т. д. Явление Христа на земле вначале явилось причиной создания этой религии, движущим моментом, подобно тому, как молния сверкает между тучами и на землю проливается дождь, или когда на определенные материалы, не соединяющиеся друг с другом, вдруг падают солнечные лучи, и они, внутренне преобразившись, разрушая свои прежние границы, сплавляются в новую субстанцию. Конечно, было бы неразумно узнавать и измерять молнию, солнечный луч по этому воздействию. Мы почитаем всех, кто полагался на Христа, но в остальном не будем омрачать ни взгляд, ни суждение. Существует не только прошлое и настоящее, существует также будущее, — для него постараемся сохранить полную свободу. Сомневаюсь, что можно правильно оценить прошлое в его отношении к настоящему, если дух не поднимает живое предчувствие потребностей будущего. На почве только настоящего взгляд слишком скользит ä fleur de terre, чтобы охватить взаимосвязь. Христианин, к тому же симпатизирующий римской церкви, сказал: «Новый Завет еще и сегодня является книгой за семью печатями. Христианство можно изучать вечность. В Евангелиях заключены основные черты будущих Евангелий».11 Кто внимательно изучает историю христианства, видит его всегда и везде в течении, всегда и везде во внутренней борьбе. Кто же полагает, что христианство приняло свои различные окончательные виды, не замечает, что даже римская церковь, считающаяся особенно консервативной, в каждом веке создавала новые догматы, в то время как старые (во всяком случае с меньшим шумом) хоронились. Он не видит, что именно эта столь прочная церковь еще в XIX веке переживала движения, битвы и схизмы как ни одна другая. Такой человек думает: поскольку процесс развития закончен, то он имеет в руках итог христианства, и на основании этого немыслимого предположения он конструирует в своем благочестивом сердце не только настоящее и будущее, но и прошлое. Еще более немыслимым является предположение, что христианство — отжившее явление, которое движется во времени только по закону инерции. Не один «этик» в последние годы писал некролог христианству, говорил о нем как о законченном историческом эксперименте, на примере которого можно аналитически демонстрировать начало, середину и конец. Ошибка суждения, лежащая в основе этих противоположных взглядов, как видим, примерно одинаковая, она ведет к одинаково неверным выводам. Избежать ее можно, если отличать вечно бурный, вечно живой источник самой высокой религиозности, — явление Христа, — от временных построек, которые меняющиеся религиозные потребности, меняющиеся духовные запросы людей и — что еще более важно — в корне различные душевные задатки неравных человеческих рас создают как закон и храм для их богослужений.
Религиозный горячечный бред
Христианская религия берет свое начало в очень своеобразное время при самых неблагоприятных условиях, какие только можно представить для создания единого, достойного, прочного строения. Как раз в тех областях, где была ее колыбель, а именно, в Западной Азии, Северной Африке и Восточной Европе произошло своеобразное проникновение самых различных суеверий, мифов, мистерий и философем, причем все они — и иначе не могло быть — лишились своеобразия и ценности. Сначала представим себе политико-социальное состояние тех стран того времени. Начатое Александром Рим завершил более основательным образом: в тех местностях господствовал интернационализм, который нам сегодня трудно представить. У населения основных городов Средиземноморья и Малой Азии отсутствовало всякое расовое единство: жили группы эллинов, сирийцев, евреев, семитов, армян, египтян, персов, галлов, римские солдатские колонии и т. д. и т. д., окруженные двоякими, половинчатыми людьми, в чьих жилах все индивидуальные характеры смешались в совершенную бесхарактерность и безликость. Чувство Родины полностью исчезло, потому что было лишено значения, не было ни нации, ни расы. Рим для этих людей был примерно тем же, чем для нашей черни полиция. Это состояние я охарактеризовал как хаос народов и попытался рассмотреть его в четвертой главе настоящего произведения. Этот хаос способствовал безудержному обмену идей и обычаев. Собственные нравы, собственный вид уходили, человек лихорадочно искал замену в произволе хаоса чужих нравов и чужих взглядов на жизнь. Настоящей веры почти не осталось. Даже у евреев — иначе посреди этого шабаша ведьм было бы столь приятное исключение — но она колебалась в далеко расходящихся друг от друга сектах. И все же мир еще никогда не переживал подобного религиозного шатания, распространявшегося от берегов Евфрата до Рима. Проникновение индийского мистицизма, претерпевшего различные искажения, до Малой Азии, халдейское почитание звезд, служение Ормузду Зороастра и поклонение огню магов, египетская аскеза и учение о бессмертии, сирийско-финикийские вакханалии и сакраментальные химеры, самофракийские, элевсинские, всяческие иные эллинские мистерии, причудливым образом замаскированные проявления пифагорейской, эмпедокловой и Платоновой метафизики, моисеева пропаганда, этика стоицизма — все это крутилось и перемешивалось друг с другом. Люди больше не знали, что такое религия, но, гонимые неясным сознанием, испытывали все, что было у них частично отнято, что так необходимо человеку, как солнце земле.12 В такой мир пришло слово Христа.