Экспликация методологии и инструментария «Новой науки» сменяется содержательной частью – изложением всеобщей истории наций во всех ее весьма многочисленных аспектах, которых касалась историческая наука эпохи Вико. Все повествование представляет собой сложнейшую систему генеалогий явлений политической, социальной и культурной истории. Чтение особенно затрудняет то, что Вико присваивает предельным проявлениям человеческого духа, которые берется рассматривать в их историческом развитии, а часто и целым эпохам, метафорические наименования. Каждое понятие, которое он вводит в первых книгах и далее использует как само собой разумеющееся, требует с нашей стороны расшифровки и отдельного исследования. Вико поистине безжалостно эксплуатирует когнитивный потенциал аллегории, и это тоже часть его метода, отрицающего отстраненное от эмпирико-исторической базы умозрение и апеллирующего далеко не в последнюю очередь к способности воображения. Во II и III книгах «Новой науки», объемом почти вполовину превосходящих две заключительные книги, нам приходится читать о «поэтической мудрости», «поэтической метафизике», «поэтической логике», «поэтической морали» и даже о «поэтической экономике», «поэтической политике», «поэтической хронологии» и «поэтической географии», откуда автор переходит к «Открытию Истинного Гомера». Значение термина «поэтический», который мы встречаем в заглавии всех разделов «Новой науки», установить достаточно легко: в словаре Вико «поэтическая эпоха» обозначает время господства продуктивного воображения в противоположность эпохе торжества рефлексии. Вико, таким образом, интересуют только начала (в хронологическом смысле) человеческой истории: его труд посвящен исключительно временам варварства, древнего и, в согласии с воспринятым Вико историософским принципом «возвращения вещей человеческих», наступившего вновь после падения Рима. Открытие этих начал, в соответствии с топическим принципом тождества исторического и логического, должно дать нам и начала «новой науки».
Заглавия разделов opus magnum Вико на первый взгляд предстают какими-то оксюморонами, терминологическими монстрами, рожденными причудливым воображением неаполитанца. Однако здесь, как и в случае с аксиомами, нужно иметь в виду, что употребление этих терминов Вико соотносится с тем, к которому привыкли мы, лишь эквивокально. Так, обратившись к главе «О Поэтической Логике», мы неожиданно обнаруживаем, что автор предлагает переводить греческое «логика» на свой родной итальянский словом favella, т. е. «сказание», «басня», а потом включает в круг его значений «поступок» и «вещь». Подобная полисемия оказывается возможна потому, что определение логики у Вико образует причудливую амальгаму из схоластической метафизики, имеющей дело с «интеллегибельными родами и видами», моральной теологии, обосновывающей превосходство meditatio над словесным рассуждением («согласно вечному свойству Религий, важнее размышлять, чем говорить о них», поэтому первыми словами людей были вещи, а не знаки понятий), и специфического для Вико представления об истории языка (от немого языка, составленного из божественных субстанций, к артикулированному и специфицированному языку Философов). Как мы видим, в «науке» Вико мирно сосуществуют совершенно разные по происхождению и природе языки и способы объяснения – именно этот эклектизм позволяет ему создавать феерические и совершенно уникальные конфигурации смыслов. Впрочем, и в этом синкретизме можно увидеть определенный «метод». Словоупотребление Вико направляется логикой обратного движения от рациональных понятий, из которых состоит современный ему научный язык, к понятиям реальным, из которых состоял язык исследуемых им древних народов (это различение вводится им самим в «Поэтической логике»), или, иначе, от Критики, которая «рассуждает» о вещах, к Топике, которая их «изобретает» или «находит». Кроме этой натурализации категорий научного языка, соответствующей общеметодологической установке Вико начинать свою науку там, где начинается ее предмет, размывание устойчивой семантики терминов, дающее искомый эффект «сопряжения далековатых понятий» (о необходимости поиска отдаленных ассоциаций и контринтуитивных связей между понятиями как фундаменте подлинной науки Вико писал еще в 1709 г. в трактате «О методе…»), достигается постоянной подменой значений слов по принципу транзитивности. Так, определив Топику как искусство нахождения в риторическом понимании этого термина, т. е. определения материала и аргументативной схемы исследования, Вико отсюда делает шаг к определению ее как искусства изобретения в самом буквальном смысле (изобретение плуга и т. д.). Другой пример этой же стратегии дает нам LI аксиома: если в первой ее части слово «искусство» употреблено в инструментальном значении «техники» (в переводе А. А. Губера – «мастерство»), то во второй – в значении «свободных и механических искусств». Постоянные семантические смещения по принципу метонимии, натурализация научной терминологии, контаминация разных типов аргументации: «мысленных экспериментов», исторических примеров, теоретических аргументов, апелляции к практике (прежде всего юридической) – все эти особенности викианского метода делают его сочинение поистине уникальным памятником научной литературы барокко.