— Захват тела — это не вмешательство в сознание. Я всего лишь краду у хозяина один или несколько дней. К сожалению, у меня сейчас нет другого выхода.
— Михаил Игоревич, когда я спрашивал о перспективах развития меня интересовала судьба «Диалога» в ближайшем будущем, завтра. Иначе говоря, каковы ваши планы, что вы намерены делать дальше?
— Может быть, при известных обстоятельствах, это не очень тактичный вопрос? — вклинился в разговор Шено.
Андриевский внезапно хлопнул ладонью по столу.
— Выключите запись, — прохрипел он.
Шено послушно нажал «стоп».
— Хватит! Если вы Контролеры — уходите. «Диалог» умер. Я больше никуда не денусь, я вам не опасен. Что еще от меня надо?
Шено опустил голову, Бордин удивленно глядел на Андриевского. Возникла неловкая пауза.
— Мы не хотели, чтобы умирал «Диалог», — наконец произнес мулат. — Мы хотели бы стать вашими учениками. Поклонников Андриевского в институте очень много, Михаил Игоревич.
Андриевский заглянул в глаза одному, потом другому. Фальши не увидел. Напротив, увидел то, что очень хотел увидеть хоть в чьих-то глазах вот уже три недели.
— Я последний, — сказал он уже совсем другим тоном. — Когда мы начинали дело, нас было восемь человек. Остался я один. Я последний, и я тоже скоро уйду. Очень скоро.
— Почему? — спросил мулат.
Андриевский тяжело вздохнул. Достал и вложил в руку Шено инфордиск.
— Вот, возьмите. Здесь все изложено: почему, как и что. Не хочу сейчас об этом. Это не главное.
Он еще раз внимательно посмотрел на своих собеседников и неожиданно рассмеялся.
— Я вас первый раз вижу. Я не знаю, на что вы способны. Я не работал с вами и нескольких дней.
— Мы готовы, — поспешно сказал Бордин.
— Нет. Если Контролеры еще не засекли вас около меня, они сделают это максимум через час.
— У нас свободная планета!
— Да. Но она боится за себя.
Бордин и Шено переглянулись.
— Постараюсь говорить коротко, — продолжал Андриевский. — Я вынужден поверить в вас, поверить в то, что вы сможете продолжить дело. Вы вдвоем или с вами кто-то еще? Учтите, что приверженцы теории, о которых вы говорите, — это еще не люди, с которыми можно делать дело.
— Мы не одни.
— Вы собираетесь вступить в жизнь, полную тайн и ограничений. Но я не предлагаю вам последний раз подумать, так как уверен, что вы все уже решили. Если это не так, вам просто нечего делать в «Диалоге».
— Это так.
— Тогда запомните. 7976 сектор В. Это камера хранения в Караганде. В упаковке вместе с инфордиском лежат мои отпечатки пальцев — они необходимы, чтобы открыть «дипломат». Там вся информация. За «дипломатом» самим не лазить, сидите и тихо учитесь в своем КИПСИНе. В Караганду отправите кого-то другого, причем только через несколько месяцев. Информация — самое ценное, что у вас будет. Самое ценное! Первый диалог не раньне, чем через три года. Все это время — подготовка.
Андриевский подумал.
— Нет, вы не из КС, — вдруг сказал он. Вы не можете быть из КС. В конце концов, я ничем не рискую — кому-то ведь надо было отдать информацию. Иначе я все равно передал бы ее Контролерам.
Бордин и Шено понимающе молчали.
— Знаете, — сказал Андриевский, — у меня есть данные, которые наводят на мысль о том, что первое межплоскостное проникновение произошло гораздо раньше, чем мы думаем. В плоскости 90/XX я нашел рукопись, которая меня чрезвычайно заинтересовала. Она называется «Оборванная нить». Там даже эпиграф имеется. Но мне все-таки кажется, что это не художественное произведение. В художественном отношении рукопись слишком слаба. А вот события, изложенные в ней, напротив, слишком похожи на правду, которую вряд ли мог выдумать некий посредственный автор. Конечно, это может оказаться совпадением, а может оказаться и хулиганством какого-нибудь обитателя новейших плоскостей. Но я собирался раскопать, что там на самом деле, возможно, что-то очень интересное.
Если б вы только знали, сколько я еще не успел!
Я так и не попал в Древнюю Грецию. А так хочется! Маленькая страна, скалы, море. «Детство человечества». Здоровые, умные люди. Афины. Спарта. И еще раньше, когда даже Афин не было. Господи, как хочется!..
Сто восемьдесят шесть Диалогов. Как это мало! Капля в море. Как много еще людей, к которым нужно прийти. Ведь я приходил только к лучшим, а почему нужно приходить только к лучшим? Во всех плоскостях просто неисчислима масса людей, обычных людей, которые жаждут сочувствия и понимания. Да и как, собственно, определить, кто лучше, кто хуже? То, что имя запомнилось, — это скорее удача, случай.
Ребята, я ведь не знаю, как и что надо делать. Ведь все эти мои разработки — чушь. Теория. Я всегда отправлялся туда просто поговорить. А о чем? Бог знает, каждый раз о том, что близко тому или иному человеку. И мне это было интересно. А все остальное… Важным было только это общение. Понимаете?
Вы должны понять. Все уже случилось, все произошло. Все определено. Спектакль закончился, актеры сыграли свои роли и разошлись по домам. И изменить ничего нельзя, можно лишь тихонько подойти к главному герою и… посочувствовать ему. Только посочувствовать. Это самое сложное, самое тяжелое — понимание того, что ничего нельзя изменить. Ни в коем случае не нужно даже пытаться это сделать — все равно все останется так же, просто главным героям будет еще мучительней играть свои роли.
Все уже произошло. Они еще не знают этого. Они страдают, думают, принимают решения. Но для тебя все, что будет дальше, уже существует, существует реально и неизменно.
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Ты только священник, приходящий к приговоренному…
Вновь возникла пауза. Но на этот раз они смотрели друг на друга с пониманием.
— Михаил Игоревич, а как вы относитесь к многочисленным теориям времени? — спросил Шено.
Андриевский пожал плечами.
— Вот у него есть идея, — Шено кивнул на Бордина, — что создание мира произошло не в прошлом, а в будущем. Представляете? Бог создал мир, а потом создал этому миру прошлое. Или так: на Земле поселилась некая могущественная цивилизация, называемая человечеством, которая принялась создавать себе прошлое. Чтобы, так сказать, обосновать свое появление. Или опять-таки могущественный Создатель основал цивилизацию, а потом… Вариантов тьма. Идея в том, что прошлое создается из будущего и для будущего.
— Почему же тогда оно такое уродливое?
— Может быть, мы просто не в силах понять смысл?
— Да, — согласился Андриевский. — Будущее для нас Бог. Человек не в силах понять Бога. Интересная идея, это надо обдумать.
Он взглянул на часы:
— Все. Через пять минут кончается футбольный матч. Выйдете вместе с болельщиками и будете всю дорогу громко спорить о футболе. Так, на всякий случай. Спасибо. И уходите.
— Мы продолжим дело! — твердо сказал Бордин.
Матч закончился. Шено и Бордин ушли.
Андриевский почувствовал, что устал. Столько времени вести связный разговор было уже трудно.
— Можно умирать, — пробормотал он. — В конце концов, чтобы заново родиться…
Выйдя из кафе, мулат с блондином одновременно оглянулись и посмотрели на светящиеся буквы, которые складывались в надпись «У самовара».
— Непривычно, — сказал мулат.
— Подожди, а когда оно стало «Метрономом»? — спросил блондин.
— Через тридцать один год.
— Ага… Да, непривычно.
— Это еще ничего, я все время ожидал над стойкой его портрет увидеть.
Они помолчали.
— Ну что ж, — сказал блондин, — по-моему, неплохо.
— По-моему, тоже, — откликнулся мулат. — Итак, служба «Диалог» после ста лет существования наконец-то навестила своего основателя. Торжественный момент.
— Да… Слушай, зачем ты ему о создании прошлого сказал? Это же хулиганство. А вдруг он в свою книгу вставит?
Мулат грусно покачал головой:
— Он не успеет.