У Элазара заколотилось сердце. Он не знал, для чего Гринготту понадобился его медальон, но теперь, когда Элазар подозревал, что отцовский медальон со змеем не просто дорогое украшение, он боялся продешевить.
— Восемь галлеонов, — сказал он. — Эта вещь дорога моему сердцу как память о безвременно ушедшем отце.
Глаза Гринготта уже напоминали узкие желтые щелки.
— Семь галлеонов, господин Элазар, и ни кнатом больше, — почти проворковал он. — Это мое последнее слово. Разумеется, если вас не удовлетворяет наша цена, вы можете попытать счастья у Бецалела Боргина с Ночного рынка, скупщика краденого… Но, полагаю, вы понимаете, что он едва ли предложит вам больше трех сиклей.
Гринготт был прав — и Реувен, наконец, решилась.
— Хорошо, мастер Гринготт, — сказала она, выступая вперед. — Мы согласны.
========== Глава 3. Ноэл из Лонгботтома ==========
Реувен и Элазар были в подземном хранилище иешивы, когда это случилось.
Ровное пламя свечей из хорошего воска, которые отец Реувен использовал, когда работал со своими свитками, освещало каменные стены и низкий сводчатый потолок подземелья. Подземные галереи, соединенные одна с другой арками, уводили от дома учителя Абигдора, сообщаясь с домами других волшебников. Развитая и весьма сложная система — а вернее, хаос — тайных ходов пронизывала весь квартал волшебников и тянулась далеко за его пределы. Здесь богатые магические семьи прятали свои богатства, а Абигдор бен Раван хранил самое ценное, чем обладал, — сокровенные знания. И сейчас, склонившись над разверстыми пастями сундуков — библиотекой колдовской мудрости, сравнимой, быть может, лишь со знаменитой Александрийской библиотекой, — Реувен и Элазар полушепотом спорили, какие манускрипты должно взять с собой.
— Я не разделяю твоего пренебрежительного отношения ко всем искусствам, кроме алхимии и медицины, Элазар, — Реувен потеряла терпение. — Четыре математические науки — нумерология, трансфигурация, геометрия и астрология — входят в квадривиум, и ты не вправе ломать существующий порядок обучения лишь по собственному капризу.
Элазар, не отрываясь от своего занятия — он торопливо укладывал в сумы книги и свитки, — возразил:
— Пойми, Реувен, я не меньше твоего желаю взять с собою всё, что собрал здесь и сохранил твой отец и его предшественники. Но унести всю библиотеку попросту невозможно. Мы должны тщательно всё обдумать и решить, какие магические тексты наиболее важны для нас.
Реувен взглянула на свиток, в который Элазар как раз вцепился.
— Список «Изумрудной скрижали Гермеса»? — узнала она. — В нем не содержится ничего, кроме туманных указаний по созданию философского камня — и тем не менее ты полагаешь его необходимым для бейт-мидраша? Эли, твоя одержимость красной тинктурой сейчас неуместна. Мы пришли сюда, чтобы собраться в дорогу, а не помочь тебе ограбить библиотеку моего отца.
Элазар обратил к Реувен взгляд, полный страдания (что не помешало ему все-таки сунуть «Изумрудную скрижаль» в суму).
— Отчего ты всегда так сурова со мною, Реувен? — горько спросил он. — Неужели я стал настолько тебе ненавистен?
Реувен в досаде всплеснула руками.
— Это в конце концов несправедливо, Эли! Почему ты сводишь все наши споры к… — Реувен не договорила: в хранилище, оступаясь на выщербленных ступеньках, вбежал худенький черноволосый отрок, весь в пыли, с разбитой коленкой.
Реувен узнала его — это был Бенцион, мальчик-сирота, внучатый племянник Эшбаала Блэка, которого тот взял к себе в дом «из милости». Обычно он прислуживал деду или работал у него в лавке; Эшбаал бен Барзилай хвастал, что сам, из всё той же «милости», обучает сиротку — но на деле прижимистый старик просто скупился на оплату обучения в иешиве.
— Бени! Что с тобой? — воскликнула Реувен, бросившись к мальчику.
Тот, тяжело дыша, прислонился к каменной стене подземелья.
— Они схватили дедушку, — выдохнул он, размазывая слезы по запачканному лицу. — Они привязали его к лошади и поволокли по Косому рынку…
«И поделом ему, старому дурню», — подумал Элазар, но, разумеется, вслух говорить не стал. Вместо этого он тоже подошел к мальчику, изобразив сострадание.
— Кто «они», отрок? О ком ты говоришь?
Бени поднял на него огромные, блестящие, как маслины, глаза. Густые ресницы слиплись от слез.
— Бритые, — сказал он, всхлипывая и давясь рыданиями. — Они вошли в квартал… как будто для проповеди… и с ними были еще горожане, магглы… И только они вошли на Косой рынок, как принялись крушить прилавки… и избивать людей, — похоже, Бени, как и большинство обитателей квартала, считал людьми только магов.
Реувен и Элазар переглянулись.
— Как такое возможно? Они открыто напали на нас на Косом рынке, и никто из магов не смог дать отпор кучке фанатиков и городского отребья? — недоуменно проговорила Реувен.
— Они и сами были маги, эти монахи, — Бени, наконец, перестал всхлипывать, только дрожал, мелко-мелко. — Дедушка вышел к ним, чтобы предъявить привилегию, дарованную епископом; он сказал, что теперь мы под защитой их церкви. Но тот монах — тот, что вел их, — и слушать его не стал; вытащил палочку и сказал какое-то заклинание, я никогда такого не слышал, и неведомая сила вдруг подняла дедушку в воздух, а потом обрушила на землю. Монах опять сказал заклинание, и опять незнакомое, — и дедушку, дядю Биньямина и дядю Шабтая, и еще нескольких магов, вышедших вместе с дедушкой к бритым, опутали невидимые веревки. Тогда тот монах, главный, взмахнул палочкой, и лошади потащили дедушку по улице…
Реувен в смятении посмотрела на Элазара.
— Какое дело до нас монахам-волшебникам? Прежде они никогда не шли против нас — да у них и недостало бы силы выступить против кого-то вроде Эшбаала Блэка! Почему твой дедушка и остальные не защитили себя? — обратилась она к Бени.
Бенцион помотал головой.
— Я… Я не знаю, — всхлипнул он. — Тот бритый сказал что-то, и все как будто онемели. И еще он отобрал у них посохи. То есть, он проговорил заклинание, и волшебные посохи вылетели у всех из рук… точно живые.
Лицо Элазара потемнело. Он взял Реувен за руку и приблизил губы к ее уху.
— Кажется, я знаю, кто это был, — проговорил он. — Не думал, что он явится сюда так скоро.
— Кто? — прошептал Бени, напуганный не столько словами Элазара, сколько тоном, каким он их произнес.
— Ноэл из Лонгботтома, — сказал Элазар.
И он не ошибся: это был действительно брат Ноэл из маленькой деревушки под названием Лонгботтом, бродячий проповедник и великий магоборец, коим он сам себя и провозгласил. Некогда был он простым сервом и трудился в поте лица своего на поле лендлорда, но больше склочничал с односельчанами, ссорился с соседом за межу, ругал господ и спорил со священником, потому что тот, как казалось Ноэлу, неверно толковал Писание. Когда Ноэлу минуло двадцать восемь зим — к тому времени он уже успел прижить двенадцать детей, пятеро из которых померли, — он вдруг слег с жестокой лихорадкой; а когда встал, то возвестил жене и священнику, пришедшему отпустить ему грехи, что его, серва Ноэла, коснулся перст Божий. Жена Ноэла, привычная к чудачествам своего хозяина, нисколько не удивилась — но тут Ноэл воздел руку, и большая крыса, шнырявшая по дому в тщетных поисках чего-нибудь съестного, тотчас встала на задние лапы и пустилась в пляс, а потом с треском вспыхнула ярким пламенем. Тут уж и жена, и священник уверовали в божественную благодать, снизошедшую на Ноэла. Тот же, не теряя времени, взял палку, коей прежде частенько поколачивал соседа, жену и своих ребятишек, распрощался с семейством и двинулся в путь, следуя зову Господа — а быть может, собственному сумасбродству.
И пока он странствовал, Господь открыл Ноэлу, что царством людей правят две магии — магия хорошая и магия плохая; те маги, чья сила дарует им богатство и услаждения плоти, служат Дьяволу и погрязли во грехе, а те, что обращают свою силу против таких плохих магов, изобличая их и карая, — служат Богу и свершают угодное Ему дело. И назвал Ноэл хорошую магию Светлой, а плохую — Темной, и проповедовал о том во всех городах и селениях, где бывал, и многие монахи-маги — а по большей части бедняки, разбойники и беглые смерды — последовали за ним. Праведников, которым нравилось расправляться с Темными магами, становилось всё больше — и однажды Ноэл вышел к ним и сказал, что отныне все они будут зваться Орденом Феникса, ибо служат Спасителю рода человеческого, принявшему смерть и воскресшему как феникс из пепла. Так, непризнанный Церковью, но облеченный сиянием чудес, творимых Ноэлом повсюду, новый орден не то святых, не то еретиков странствовал по свету, и молва бежала пред ним, в сто крат умножая славу его великих и страшных деяний.