Пропагандистские обоймы пришедшей к власти республиканской партии были набиты фразами о моральных обязательствах перед Францией, необходимости крепить самую тесную и сердечную дружбу с заокеанской «сестрой», не искать в отношениях с ней никакой корысти. Казалось, эти принципы и должны были определить резко расширившиеся после победы республиканцев контакты США с Францией. Судьбе, однако, было угодно устроить им самое серьезное испытание на прочность. Противоречия между двумя европейскими «сверхдержавами», Англией и Францией, достигли в начале XIX в. такой остроты, что перед молодым североамериканским государством возник искус извлечь из них для себя пользу. Джефферсон и Мэдисон попытались затеять через свой внешнеполитический аппарат такой торг с нуждавшейся в финансовых средствах Францией, который сделал республиканцев вполне достойными партнерами Талейрана.
Едва Джефферсон и Мэдисон успели занять высшие государственные посты, как в США узнали о том, что Испания по тайному договору передала Франции свою североамериканскую колонию Луизиану. Франции отошел и Новый Орлеан, ключевой порт в верховьях Миссисипи, реки, значение которой, как отмечал Мэдисон, заключалось в том, что в нее вливались «Гудзон, Потомак, Делавэр и все другие судоходные реки приатлантических штатов». Формула Джефферсона о том, что владелец Нового Орлеана является «естественным и неизменным врагом США», оборачивалась теперь против Франции. В докладе Мэдисона конгрессу говорилось, что Луизиана, Новый Орлеан и Флорида «должны посредством купли или завоевания стать частью США». А в инструкциях государственного секретаря американскому представителю во Франции Р. Ливингстону и посланному ему на помощь в 1803 г. талантливому дипломату Дж. Монро предписывалось добиваться для США как минимум свободного судоходства на Миссисипи. В случае же неудачи посланники США должны были пересечь Ла-Манш и вести переговоры уже с английским правительством[149].
Американцам на переговорах в Париже сопутствовал успех, превзошедший все ожидания Джефферсона и Мэдисона. Наполеон Бонапарт за 80 млн. фр. продал им всю Луизиану, в результате чего территория США увеличилась почти вдвое. Причиной успеха, впрочем, были не дипломатические способности Ливингстона и Монро, в крайне обострившиеся в тот момент внешнеполитические и финансовые затруднения наполеоновской Франции.
После того как в 1802 г. французская армия во главе с Леклерком потерпела поражение в Сан-Доминго, а посланный ей на помощь глубокой осенью корпус генерала Виктора не смог выйти из скованных льдом европейских портов, рухнули колониальные замыслы Франции в Америке. А возвратиться к ним весной 1803 г. не было возможности, ибо как раз в это время возобновились военные действия с Англией. Советники Бонапарта, щедро одаренные американцами, нашептывали своему господину, что Франция нуждается не в луизианских пустынях, а в деньгах на ведение войны в Европе. Первый консул внял им. Талейрану же, не получившему от американцев взяток и умолявшему Бонапарта не разрушать создаваемую с таким трудом империю, было внушено, что Франция не станет слабее от продажи испанской колонии. Раздосадованный князь в ответ на запрос американцев о точных границах купленной ими территории не нашел ничего лучшего, как съязвить: «Вы добились для себя великолепных условий, и, я полагаю, сумеете извлечь из них наибольшую выгоду».
Республиканские лидеры решили вопрос о точных размерах территориального приобретения в мгновение ока. Они объявили, что Испания, передав Франции права на Луизиану, не могла одновременно не потерять прав и на всю Флориду и что, следовательно, американцы должны по праву стать хозяевами обеих областей.
Во второй половине 800-х годов выяснилось, что у США было все же явно недостаточно сил для того, чтобы играть роль «смеющегося третьего» в взаимоотношениях с Францией и Англией. В 1806–1807 гг. были объявлены декреты Наполеона, в которых судам всех стран, в том числе и нейтральных, запрещалось под угрозой захвата и конфискации их Францией заходить в английские порты. В указах Англии, принятых после провозглашения Наполеоном континентальной блокады, судам нейтральных стран, ведущих торговлю с Францией и ее союзниками, предписывалось заходить в английские порты и вносить пошлину. Французские декреты и английские указы в равной степени отрицали суверенные права США как нейтральной державы. Но репрессивные меры Англии были для США особенно чувствительны и оскорбительны. Великобритания, упрочившая свое военно-морское господство после разгрома в 1805 г. французского флота под Трафальгаром, могла захватывать американские суда в любой точке океанских путей, в то время как французы были в состоянии контролировать только европейские порты. Как настоящее надругательство над национальным флагом США воспринимались обыски англичанами американских судов с целью поимки и наказания так называемых «дезертиров» — американских моряков английского происхождения.