Какое-то время он сидел на краю кровати, пережидая приступ головокружения. Потом снова поднялся и, придерживаясь рукой за стену, доковылял до дверей спальни. Дамиан, как ни странно, не проснулся, хотя Гуннара разбудило бы одно пыхтение, не то что тяжёлые, неверные шаги. «Утомился, бедный, — ядовито подумал Гуннар. — На своей шкуре испытал, каково это — когда тебя грубо и жестоко насилует свирепый северный дикарь. Ну… сам захотел. Ещё и средство приволок такое, что чуть ли не полчаса невозможно было остановиться. Мерзость какая…»
В круглом холле несли дежурство трое гвардейцев. На Гуннара они уставились так, будто он встал с погребального костра. Он привалился к стене спиной, переводя сбившееся дыхание, и потребовал:
— Отведите меня в мою спальню.
— Его высочеству нужны носилки, — попытался возразить старший.
— Его высочеству нужно в свою спальню, — с придушенной ненавистью повторил Гуннар. — Приведите двоих из резерва, пусть проводят меня.
Гвардейцы переглянулись, старший, помедлив, кивнул, и один из двоих помоложе скрылся в каком-то коридоре, чтобы спустя короткое время вернуться с подмогой в лице десятника.
— Его высочеству лучше вернуться в постель, — проникновенно начал тот. — Утром его…
Гуннар махнул рукой, отодрал себя от стены и двинулся вдоль неё, то и дело наваливаясь на неё плечом, чтобы справиться с накатывающим волнами головокружением. За спиной у него десятник прошипел какое-то ругательство, забухали тяжёлые шаги, и мгновение спустя его подхватили под локти с обеих сторон. Отлично. А то он и дороги-то к своим покоям толком не знал.
Его довели… вернее, почтительно доволокли до самой кровати, и он с чувством невероятного облегчения рухнул на неё. После коридора, ярко освещённого лампами через каждые пять-шесть шагов, в спальне было почти темно, только слабо светился шар, наполненный водой, в которой плавали жутковатые пучеглазые создания. На день их полагалось укрывать плотной тканью, потому что они боялись солнца, а ночью они светились сами и заставляли мерцать воду в стеклянном шаре.
— Помочь его высочеству раздеться? — неуверенно предложил один из гвардейцев, тускло блестящий пластинами брони в этом слабом, призрачном свете. Гуннар прямо-таки услышал его мысли: «Надо было вообще помалкивать, да ведь пожалуется, что его тут бросили одного и даже не спросили, нужна ли помощь».
— Не надо, идите. Спасибо, — помедлив, добавил он.
Выражения лиц он разобрать не мог — и, наверное, к лучшему. Дождавшись, когда стражники уйдут, Гуннар нога об ногу содрал сапоги (зашнурованы они были кое-как, только чтобы не потерять их по дороге, и потому их удалось стянуть, хотя шнуровка опасно потрескивала), а с одеждой даже связываться не стал.
«Вот и всё, — подумал он. — Больше я никому ничего не должен».
========== Глава седьмая, в которой немного говорится об обязанностях особ королевской крови ==========
— Ты заболел, да? — На Дамианову кровать плюхнулась упитанная тушка, а мгновение спустя Цинния торжественно выложила на дядину подушку увесистую пачку разномастных конвертов — от самодельных из дешёвой, грубой и серой бумаги до расписанных модными рисовальщиками из лавки того иллодца, который приехал в Ксанту, чтобы продать себя какому-нибудь скоробогачику, а в результате завёл лавочку с пафосными конвертами, письмовниками, стихами о любви, как готовыми, так и на заказ, и вообще всем тем, что позволяло иным аристократам, а пуще того — богатым суконщикам и бакалейщикам считать себя культурными людьми. Приглашения, Бездна их поглоти. Опять сезон бракосочетаний надвигается на бедного ненаследного принца.
— Да, — сказал Дамиан, отодвигаясь подальше от племянницы, чтобы она как-нибудь нечаянно не свалилась, вертясь и ёрзая, на его пострадавшую… часть тела. — У меня был приступ глупости.
Цинния хихикнула и тут же сообщила:
— А у бабушки Элины тоже был приступ. Только настоящий.
— Опять? — неприятно поразился Дамиан. — Так скоро?
— Ага. И целитель Астий сказал деду, что он её убивает.
— Это просто такое выражение, — заверил её Дамиан, хотя сам хмуриться не перестал. — А тебе говорили, что подслушивать некрасиво?
— Некрасиво попадаться, — парировало невинное дитя. — Тогда всем неудобно: и кто подслушивал, и кого подслушивали. А если не попадаться, тогда это данные разведки, вот.
— Это тебе, я так понимаю, дедушка Димитриос сказал? — усмехнулся Дамиан.
Внучка не только Великого кесаря, но и верховного маршала энергично кивнула и похвасталась:
— А ещё он сказал, что сам будет учить меня драться на мечах, вот! У Маркела с Гелом будет свой учитель, а меня дед станет учить.
Дамиан неопределённо хмыкнул. Отец и Юстиниан были категорически против, но Стратос громыхнул: «Я же не стану делать из девчонки скетскую наёмницу. Пусть просто поучится защищаться, чтобы, случись чего, сумела дожить до помощи Тёмных. Мия вон у меня из арбалета стреляет получше половины моих дармоедов, а поглядишь на неё — так бабёнка ничего тяжелее вышивальной иглы отродясь в руках не держала». Дамиан очень сомневался в том, что Артемия умеет вышивать, но на скетскую наёмницу невестка и впрямь совершенно не была похожа. Тут он, пожалуй, с маршалом был согласен: умение хотя бы продержаться до прибытия охраны никому ещё не вредило. А Циннии совершенно точно не мешало заняться чем-нибудь подвижным — и детскую пухлость пора сгонять, и скипидар, кипящий в одном месте, следовало направить на что-то полезное.
— Он сказал, — с потрохами выдала деда Цинния, — что Серпентам давно пора было вспомнить, с чего начинался Виссант, и породниться с теми, кто сделал его нынешним. — Вряд ли она как следует поняла эту фразу, но память у девчонки была отменная, и воспроизвела сказанное она наверняка дословно.
М-да, и не поспоришь ведь. Матушка как-то лет пять-шесть назад обмолвилась, что союз со Стратосами убережёт наследника престола от заговорщиков получше всякой тайной службы: пока Димитриос Стратос командует виссантскими войсками, ни один заговорщик не получит даже части этих войск, чтобы захватить тиару, которую рано или поздно наденет внук маршала Стратоса. И если кто-то считает заслуженного вояку недалёким солдафоном, то пусть посмотрит, как ловко его якобы простоватая и не особенно умная дочь уклоняется от любых попыток впутать её в чужие интриги. Кое-кто считал Артемию Стратос похотливой дурой, ничего с детства не знавшей и поныне знать не желающей, кроме казармы. Дамиан же полагал, что его невестка — женщина осторожная и дальновидная. Через её спальню, при отсутствии официального любовника, промаршировала вся дворцовая стража, от капитанов до флейтистов? Пф-ф, она даже имён никогда не спрашивает, и все милости, полученные её любовниками — золотая монетка, чтобы выпили за её здоровье или купили своим подружкам какой-нибудь подарочек. Все эти крепкие молодцы в блестящих кирасах — это же просто потребности тела…
А вот о потребностях тела он явно вспомнил зря, потому что это несчастное выражение потянуло за собой воспоминание о неумеренно бурной ночи и совершенно феерическом пробуждении. Когда оказалось, что дорогой супруг уполз с брачного ложа, не дожидаясь носилок. Как только сил хватило? Дамиан был уверен, что после ночных подвигов Гуннар проснётся только к вечеру. Он честно сказать, даже испугался ночью: сперва — за себя, потом — за нордландца. За себя, как оказалось — зря, потому что этот осенний лось не только не порвал ненавистного супруга, но даже умудрился ни одного синяка не оставить. Так что валялся в постели Дамиан больше затем, чтобы отдохнуть денёк после всех этих забот и проблем с бракосочетанием и последовавших за ним неприятностей — что отец, что старший братец поводом для безделья считали исключительно недомогание, вот младший принц и недомогал по мере сил.