Будущий супруг содрогнулся — похоже, нордландские женщины, сколько бы вольностей им ни позволяли мужчины, так же доводили своих спутников до тоскливого бешенства, когда выбирали себе ткани на новые наряды.
— Вам же в любом случае пора хотя бы бегло ознакомиться с Ксантой, — прибавил Дамиан. — Иоланта покажет вам, скажем так, приличную сторону города. А с… м-м… неприличной я вас попозже охотно познакомлю сам.
***
Порядочной женщине, кроме спутника из родственников мужского пола, полагалось ещё верховое животное или лёгкий возок — не пешком же ходить знатной даме! К мужчинам местные правила были не так строги, но Гуннара всё-таки спросили, нужна ли ему лошадь. Он отказался, а для княгини оседлали занятное золотисто-рыжее существо, похожее на лошадь, но с длинными ушами и куда помельче.
— Это мул, — пояснила княгиня Иоланта, привычным движением ставя ногу в изящном сапожке на спину скрючившемуся конюху, чтобы удобнее было сесть в седло. — Смесок лошади и осла.
Гуннар рассеянно кивнул, изумлённо глядя, как она усаживается боком в совершенно, по его мнению, немыслимое приспособление на спине у мула, кем бы тот ни был. На его вопрос, почему бы не сесть в нормальное седло, свесив ноги по обе стороны, княгиня шокированно возразила:
— Что вы, ведь так юбка собьётся почти до колен!
— Но есть же раздвоенные, специально для того, чтобы ездить верхом.
— Но… — она наморщила носик, — это же так вульгарно! Женщина в мужском седле? Нет-нет, у нас есть свои.
— Неудобные и опасные?
Сообразив, что от него требуется, Гуннар взял мула под уздцы, и тот неторопливо затрусил, ровно и красиво выставляя гладкие ноги.
— Ради красоты приходится кое-чем жертвовать.
Он покачал головой. Никогда не позволил бы он ни сестре, ни жене ездить в подобном седле, каким бы изящным его ни считали.
— А у ваших женщин есть специальные юбки для верховой езды? — спросила княгиня.
— Есть, — подтвердил Гуннар. — Правда, полагаются они всё больше для торжественных случаев, и обычно наши женщины просто надевают штаны.
— Штаны? О, — она изумлённо замолчала.
— Юбки, платья — это вообще или для праздника, или по дому, — кивнул Гуннар. — Когда снег по колено или весной всё раскисло, или осенью затяжные дожди, в юбке до пят не особенно походишь, штаны удобнее. Что толку от сапог, если измажешь в грязи подол? Обычно женщины, встав утром, просто обёртывают плед поверх рубашки и подпоясывают его ремнём. А если надо куда-то идти, надевают штаны.
— Бедняжки! — сочувственно проговорила княгиня. — Как это должно быть ужасно, когда нет возможности одеться, как пристало женщине.
Гуннар пожал плечами. Ни матушка, ни сестра, сколько он мог заметить, ничуть не страдали от необходимости одеваться почти по-мужски. А уж усадить их обеих в пыточное устройство под названием «дамское седло» удалось бы разве что для смеху.
Они миновали ворота — какие-то другие, не те, через которые Гуннар с Акселем и их эскортом въезжали во дворец в первый день и через которые покидали его для встречи с пленными нордландцами. Дворец со службами, дворами и садами занимал обрывистую возвышенность на излучине реки, и с того берега к нему вели два моста — по первому, не заезжая в собственно Ксанту, нордландцы и попали в резиденцию виссантских королей; другой вёл из дворца в город. Точнее, в верхнюю, «приличную» его часть, оставляя далеко внизу рассыпанные по низкому восточному берегу серенькие хибарки.
— Мост Кесарей, — с гордостью проговорила Иоланта. — Его длина больше лиги, почти лига с четвертью.
Гуннар без особенного интереса кивнул. Опоры моста, больше похожие размером и формой на сторожевые башни, выглядели, разумеется, впечатляюще, и само покрытие моста из безупречно-квадратных каменных плит позволяло хоть танцевать на нём, но нордландцу случалось дома и пересекать пропасти по подвесным мостикам, опасно раскачивающимся на ветру, и посылать работников подновить ограждение дорог там, где они обвивали скалы по самым краешкам обрывов.
— Я бы сделал перила повыше, госпожа моя, — сказал он, мельком глянув на каменный парапет, не достающий ему даже до пояса. — Эти слишком легко перемахнуть самому… или помочь в этом недругу.
— Какие кровожадные мысли, — смеясь, сказала княгиня. — Разбойникам довольно сложно попасть на этот мост, тан Гуннар. Дворцовые ворота с одной стороны, Закатные — с другой, а в верхний город допускаются далеко не все желающие. К тому же знать никогда не покинет свой дом без охраны, — она небрежно кивнула назад, где неторопливо ехали верхом с полдюжины вооружённых типов в форме с неизвестным Гуннару гербом. — Вам бы, кстати, тоже следовало попросить охрану у моего брата: у этого брака довольно много противников, причём далеко не все они умны и дальновидны.
— А я ещё вздумал за праздничным столом пугать виссантцев ножом, — усмехнулся он. — И подтвердил тем самым репутацию злобного и дикого варвара, породниться с которым — бесчестье для королей Виссанта.
— Варвар, знающий слово «репутация», — она опять засмеялась. — Расскажите мне ещё о Нордланде, тан Гуннар.
— Что именно, госпожа моя?
— Н-ну… — она поиграла изящным хлыстиком, в котором ей не было никакой нужды: в случае чего Гуннар мог если не остановить довольно мелкую верховую скотину, так хотя бы сдёрнуть всадницу с её насеста — единственное, что в этом седле было хорошего. — Правда ли, что в Нордланде траурный цвет — белый, а не чёрный?
— Правда, — подтвердил он. — Белый — это снег и лёд, это смерть или долгий мёртвый сон почти всего живого…
— А чистота? Разве белый — не символ чистоты?
Гуннар покачал головой. Чистота… безупречная, мёртвая чистота сияющего на холодном зимнем солнце полотна, застелившего землю.
— Значит, наши свадебные наряды выглядят для вас траурными?
— Да, госпожа моя.
— А какой цвет считается у вас праздничным?
Гуннар чуть пожал плечами. Сама княгиня была одета во всё чёрное, но платье её было сшито из ткани настолько тонкой, что сквозь неё легко угадывались очертания ног (слишком худых, на вкус Гуннара). Поверх него Иоланта накинула вовсе уж прозрачную штуку из мелкой сетки с бархатными цветами, капюшон которой закрывал почти всю верхнюю половину лица, и Гуннар подумал, что лиʼца местные женщины, особенно богатые и знатные, прячут под такими накидками вовсе не из скромности, а просто спасаясь от свирепого здешнего солнца. Крестьянки в поле, небось, глубоких капюшонов не носят — много ли в таких наработаешь? — потому и лица у них темнеют от солнца и грубеют от сухого жаркого ветра.
— На праздники каждый надевает лучшее, что у него есть, госпожа моя, — сказал он. — И красят праздничные вещи кто чем может. Кто-то обходится ольховой корой и корнями марены, кто-то развязывает кошелёк и покупает лазурит и кармин.
— Вы знаете даже тонкости вроде краски из коры и корней? — княгиня с любопытством глянула на него. — Довольно странно для сына самого богатого и влиятельного нордландского князя. Вас интересует рукоделие? — спросила она с лукавой улыбкой.
— Меня интересует всё, чем живут люди моего отца, госпожа моя. Не знаю, как с этим в Виссанте, а в Нордланде всё просто — мы защищаем наших людей от разбойников и хищных тварей, они нас кормят, — ответил он, наверное, резче, чем следовало бы. Ну, не нравилась ему эта женщина. Не нравились её улыбочки, её густые, удушливо-сладкие духи, раздражало шуршание её платья на каждом шаге мула, вопросы её дурацкие раздражали тоже. «Расскажите о Нордланде — что там носят?» Не «Как вам живётся», а «Как вы одеваетесь»… Вот уж спасибо принцу Дамиану, удружил. «В следующий раз, — мрачно подумал Гуннар, — попрошу у него охрану, потому что без неё всё равно не отпустят, и схожу в город один, а сегодня отбуду уж это наказание с тряпичными лавочками…»