— Миссис Трэмелл? Я детектив…
— Я знаю, кто вы, — спокойно сказала молодая женщина.
Кэтрин избегала или просто не желала смотреть им в глаза. Она не открывала взора от воды, будто черпала спокойствие в ее движении.
— Как он умер?
— Его убили, — сказал Гас.
— Я знаю. Но как он…
— Ломиком для колки льда, — оборвал ее Ник.
Она закрыла на мгновение глаза, будто представляя себе окровавленного Джонни Боза, погибшего от руки изощренного убийцы, и на губах ее промелькнула какая-то странная, жестокая, самодовольная улыбка. От этой улыбки или от ее лица у Гаса озноб пробежал по коже. Он посмотрел на своего напарника и поднял брови, словно говоря — психопатка.
Ник пренебрег молчаливым мнением Морзна.
— Вы долго встречались с ним?
— Я не встречалась с ним. Я с ним спала. Теперь она напоминала маленькую девочку, которая говорит недозволенное, желая досадить старшим. На Гаса это произвело впечатление.
— Так вы кто? Проститутка? Наконец она повернулась к нему лицом все с той же легкой улыбкой на полных губах.
— Нет. Я любительница.
— И сколько времени вы занимались с ним сексом? Она слегка пожала плечами.
— Год… полтора.
— Вы были с ним вчера ночью?
— Да.
— Вы пошли с ним домой?
— Нет.
— Но вы видели его.
— Я же только что сказала — да.
— Где? Когда?
Кэтрин Трэмелл вздохнула, будто вопросы Ника были слишком скучными, слишком примитивными и поэтому ей не хотелось на них отвечать.
— Мы выпивали в клубе. И ушли оттуда вместе. Я вернулась сюда. Он отправился домой.
Она пожала плечами, что на языке жестов означало: «Вот и вся история».
— С вами был кто-нибудь вчера ночью?
— Нет. Вчера ночью я была не в настроении.
Ник давно решил, что будет вести расследование, не обращая внимание ни на выходки мадам Трэмелл, ни на свое отношение к Джонни Бозу, ни на заинтересованность шефа полиции в этом деле, для него было важно лишь одно — кто-то жестоко убил человека. Кэтрин Трэмелл беспокоило только бесцеремонное вторжение полицейских в ее жизнь и больше ничего.
— Мадам Трэмелл, позвольте вам один вопрос. Вас огорчила его смерть?
Кэтрин посмотрела на Ника, взгляд ее глубоких глаз был прозрачен, как тихая прибрежная волна.
— Да. Я любила трахаться с ним. Она опять обратила взор на воду.
— И этот парень, Боз… — начал Гас Моран.
Она оборвала его, подняв руку, точно полицейский, останавливающий движение машин.
— Я не желаю больше ни о чем разговаривать. Обычно Гаса было трудно вывести из себя, но поведение Кэтрин Трэмелл начинало действовать ему на нервы точно так же, как и его напарнику.
— Послушайте, мадам, мы можем допросить вас в нижней части города. Вы этого добиваетесь?
Она сохраняла полное спокойствие.
— Объясните мне, в чем я нарушила закон и арестуйте меня. Тогда я поеду с вами в нижнюю часть города.
Она говорила без вызова, по-деловому. У Ника было ощущение, что Кэтрин Трэмелл все равно освободилась бы каким-нибудь загадочным образом, если бы они настояли на ее аресте.
— Мадам Трэмелл…
— Арестуйте меня, сделайте это согласно правилам или…
— Или? — с негодованием спросил Гас. — Какие там «или».
— Или, — стояла на своем Кэтрин, — убирайтесь отсюда к чертовой матери. — Она снова подняла на них голубые глаза. — Пожалуйста, — вежливо добавила она.
Многие коллеги Каррана и Морана с полицейском управлении Сан-Франциско полагали, что они чересчур торопили события, что их слишком занесло и что они вообще повели себя неправильно. Но даже таким бывалым ребятам, как Ник с Гасом, было нечем оправдать арест Кэтрин Трэмелл. Они не имели для этого никаких оснований: ни улик, прямых или косвенных, ни предполагаемой версии убийства. Кэтрин так заморочила им головы, что их даже покинула интуиция. Поэтому они сделали то, что она потребовала от них. Убрались из ее дома.
Они проехали добрых пятнадцать миль назад по дороге в город, прежде чем один из них подал голос. — Ничего себе девочка, — сказал Гас.
Глава третья
Ник почти вовремя успел на трехчасовой прием к врачу. Гас бешено, на предельной скорости гнал полицейскую машину без опознавательных знаков по шоссе 101, он промчался как одержимый по мосту через Золотые Ворота, проклиная водителей автомобилей, которые забили дорогу со стороны Приморья, и послеполуденную пробку в районе форта. И все же путь от Стинсон-Бич до административного здания штаба полиции был неблизкий — часы показывали 3.15 пополудни, когда Ник распахнул дверь кабинета Бет Гарнер, штатного психиатра полицейского управления Сан-Франциско.
— Извини, Бет, — сказал он, входя в ее кабинет. — Я задержался. Мне пришлось неожиданно съездить в Стинсон.
Карран, казалось, был больше расстроен из-за того, что опоздал к врачу, чем она сама. Бет Гарнер, симпатичная молодая женщина, уже два года работала в полиции. Ник Карран был старым другом Бет — ее пациентом и, недолго, любовником. Сойдясь с полицейским — пусть он и находился под ее постоянным наблюдением — она бросала вызов порядкам, установленным в управлении, и нарушала законы профессиональной этики. Но от Каррана исходила какая-то необыкновенная притягательная сила, он был прирожденным полицейским, средоточием всего того, что привлекало ее в работе с людьми его профессии.
Она была искренне рада видеть Ника.
— Как ты себя чувствуешь, Ник?
Карран уже достаточно разбирался в психиатрии и знал, что если эти доктора спрашивают, как ты себя чувствуешь, их вовсе не интересует твое телесное здоровье.
— Ты ведь не это хочешь узнать, Бет. Я в порядке.
— В порядке?
— Послушай, Бет! Ты знаешь, что у меня все нормально. До каких пор я еще буду таскаться сюда, черт побери?
— До тех пор, пока этого требует служба «Внутренних дел», — сказала она спокойно.
Бет привыкла к раздражительности Каррана. Он вел себя почти точно так же, как и другие его коллеги, лечившиеся у нее. Где-то в глубине души каждого полицейского жило недоверие к психиатрии. Разговаривать с психиатром считалось для служащих управления унизительным. Это уязвляло их мужское достоинство. Каждый день они подбирали на улицах города душевнобольных и доставляли их в центральную больницу Сан-Франциско, где их держали какое-то время, а потом переправляли в государственную лечебницу в Напе. И вдруг полицейские узнавали, что их товарищи по службе должны пройти «психиатрическое обследование». Так какая же разница была между полицейским, приглашенным на беседу с психиатром, и каким-нибудь городским сумасшедшим, схваченным у Рыночной улицы, где он плаксиво выкрикивал, что он Иисус Христос?
— Это бред собачий, — проворчал Карран. — Я знаю это. И ты знаешь это. Пустая трата времени.
Бет Гарнер понимающе улыбнулась. Ник напоминал полицейского, который прикрывался статьей закона, чтобы уйти от чего-то такого, что он не любил или чего он даже побаивался.
— Ник, присядь, пожалуйста. Давай поговорим. Это не причинит тебе вреда.
Карран сел, сложив руки на груди.
— Чушь собачья, — убежденно произнес он.
— Да, возможно, но чем скорее ты пройдешь лечение, тем скорее тебя перестанут приглашать сюда. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что не я здесь распоряжаюсь.
— Их распоряжения гроша ломаного не стоят, — сказал Карран.
— Не всегда.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Отдаешь ты себе в этом отчет или нет, Ник, но ты в определенной степени травмирован после того… происшествия.