— Господи! Происшествия! Почему, черт побери, ты не назовешь все своими именами? Убийствами. Смертями. Два несчастных безобидных туриста, в майках с изображением нашей знаменитой набережной, случайно попали под пули, выпущенные из ствола девятимиллиметровой автоматической винтовки, которая на их беду оказалась в руках детектива из полицейского управления Сан-Франциско? И ты говоришь о травме? Что такое моя травма по сравнению с травмой тех, кого я убил? Вот что я называю травмой.
— Тебя мучает чувство вины?
— Боже мой, Бет, да кто бы не мучился на моем месте?
— Это очень здоровое чувство.
— О, пожалуйста…
Бет Гарнер что-то записала в карте Ника, которая была раскрыта на столе перед ней. У нее был мелкий, разборчивый, аккуратный почерк.
— Ну… а как у тебя дела? — спросила она. — Как ты живешь? Нет ли нарушений сна, жалуешься на что-нибудь?
— Все в порядке. Я сказал тебе… у меня все в порядке, как у человека…
— У человека?
— У человека с работой вроде моей, когда твое родное управление продолжает травить тебя и исподволь внушать тебе мысль, что у тебя мозги слиплись, как орехи в патоке.
— Но ты же знаешь, я так не думаю. Мне-то ты доверяешь, да?
— Да, — честно сказал Ник Карран.
Он действительно доверял Бет. Не потому, что она была дипломированным специалистом в белом халате, а потому, что вне зависимости, как складывались или еще сложатся их отношения, она была ему настоящим другом.
— Ну, а что ты скажешь о своей личной жизни? Есть что-нибудь новое? Ты не хочешь чем-нибудь поделиться?
— Моя личная жизнь. А, ты имеешь в виду мою сексуальную жизнь. С моей сексуальной жизнью все в порядке. — Он помедлил и улыбнулся. Ему не было никакого смысла обманывать ее. — Моя сексуальная жизнь довольно дерьмовая с тех пор, как я перестал встречаться с тобой. То есть стал видеться с тобой только по делу. — Он поднял руку ладонью вверх. — Видишь, у меня стали появляться мозоли.
— Это что, мальчишеская выходка, а, Ник?
— Да, пожалуй. Извини, Бет.
— Пьешь или воздерживаешься от спиртного?
— Три месяца как не пью, — сказал он. — Для человека с пагубным пристрастием к «Днеку Дэньелу» три месяца поста — неплохое достижение.
— Употребляешь наркотики?
— Нет.
— Кокаин?
— Никакого кокаина, — с пафосом сказал Ник. — Бет, я хочу освободиться от филеров. Я стал пай-мальчиком, даже не курю больше.
Она улыбнулась. Такому заводному парню, как Ник, нужно было проявить удивительную силу воли, чтобы бросить курить на такой сволочной работе.
— С этим завязано, — коротко бросил Ник. Он провел у врача почти пятнадцать минут, и к нему уже подкрадывалось раздражение. Нику не терпелось уйти из этого кабинета, вернуться на волю и выяснить, кто же так зверски разделался с Джонни Бозом. Его работа действовала на него не менее возбуждающе, чем наркотики. — Послушай, Бет, пожалуйста, передай службе «Внутренних дел», что у меня все в порядке. Что я всего лишь обычный, здоровый, затраханный полицейский, и позволь мне убраться отсюда, черт побери?
Бет Гарнер медлила с ответом. Если она перестанет назначать Каррана на прием, она потеряет его из вида, и в то же время, как врач, она не имела права больше испытывать его терпение. Ей казалось, что Ник правильно сказал о себе: он был психически нормальным полицейским детективом, выполняющим грязную работу, если конечно существовало такое понятие — «психически нормальный» детектив, занимающийся расследованием убийств.
— Я напишу отчет для службы «Внутренних дел»…
— Зачем?
— Я сообщу им, что ты обыкновенный, здоровый, совершенно затраханный полицейский. Тебя устраивает?
Карран благодарно улыбнулся.
— Спасибо, Бет.
Он направился к выходу.
— Я все еще скучаю по тебе, Ник, — сказала Бет Гарнер.
Она произнесла это так тихо, что он сделал вид, будто не расслышал ее слов.
Но на этом хождения Ника по кабинетам здания полицейского управления Сан-Франциско не кончилось. Выйдя от Бет Гарнер, он направился из тихого административного сектора в шумное, беспокойное сыскное бюро, расположенное четырьмя этажами ниже. Там раздавался обычный деловой перезвон телефонов, стучала пишущие машинки, болтали крепкие полицейские, задирая своих поднадзорных и друг друга. Люди, контролирующие рост убийств в таком богатом происшествиями городе, как Сан-Франциско, не привыкли работать в спокойной обстановке. Обычно Карран любил упорядоченную суету своего бюро и уютно чувствовал себя среди суматохи и беспрестанного гомона. Но сегодня кавардак в комнате действовал ему на нервы, отражая сумятицу в душе; его тревожили убийство Джонни Боза, откровенная привязанность к нему Бет Гарнер, странная улыбка и проницательные глаза Кэтрин Трэмелл.
Гас Моран встретил Ника неприятной вестью. Пожилой устало поднялся ему навстречу.
— Толкотт в кабинете Уокера.
— Грандиозно.
— Наверное, продолжает наблюдение. Мало ему было утра.
— Этот парень идиот и бездельник.
— Как прошел визит к симпатяге доктору?
— Она скучает по мне.
Гас открыл дверь кабинета Уокера.
— Знаешь, если уж эта девочка привяжется, то на всю жизнь.
В кабинете начальника отдела расследования убийств собрались те же самые полицейские, что и утром в спальне Боза, только их было меньше. Харриган и Андруз тоже подключились к работе, они весь день просидели на телефоне, добывая всевозможную информацию о Бозе, его бизнесе, друзьях и врагах. Они к тому же изучили данные, полученные на месте преступления, и поджидали Морана и Каррана, чтобы сообщить им все, что они выяснили.
Уокер выглядел нервным и взвинченным, его раздражало, что подчиненные заставляли себя ждать. Но поскольку он сам настоял, чтобы Карран посетил Бег Гарнер, он едва ли мог упрекнуть его за опоздание. Толкотт отнюдь не утратил чиновного высокомерия, которое демонстрировал в восемь утра.
Ник с Гасом едва ступили на порог кабинета начальника, как тот повернулся в кресле.
— Хорошо, начнем.
Харриган, будто заведенный, принялся читать свои записи.
— Шестнадцать колотых ран на груди и шее. Никаких отпечатков пальцев, полезных для следствия не найдено, никто не врывался в дом, ничего не похищено.
— Другими словами, — сказал Моран, опускаясь в кресло, — ничего.
— Дай человеку закончить, — проговорил Карран. Он налил себе и Гасу кофе из кофеварки, которая стояла на столе возле окна. Затем добавил в одну чашку сухие сливки и сахар, как любил Гас.
— Спасибо за внимание, Ник, — Насмешливо сказал Харриган. — Большое спасибо.
Он весь день провозился с материалами по этому Делу, и его раздражало пренебрежительное отношение коллег.
— Всегда к твоим услугам, дружище, — ответил Ник.
Он поставил чашку с кофе перед Гасом и отпил из своей.
— На ломике для льда отпечатков пальцев не осталось, — заметил Андруз, подхватывая слова напарника, точно принявший эстафету игрок спаянной команды.
— Это гиблая улика.
— Гиблая? — переспросила Толкотт.
— Дерьмовая, — объяснил Гас. И, подумав, добавил: — Капитан.
— Такие ломики для льда продаются в тысяче мест — в крупных торговых центрах, в магазинах скобяных изделий, в придорожных ларьках и даже у «Андронике». Можно отправить на поиски пять сотен полицейских и все равно следов не найти.
— А шарф? — спросил Карран.
— Дорогой. Фирмы «Гермес», стоит шестьсот долларов, — Харриган недоуменно покачал головой. — Шестьсот долларов за шарф. У кого есть столько денег?
— У богачей, — отозвался Гас.
— Да, я знаю, но шестьсот долларов! За шарф?
— Харриган. — сказал Уокер таким тоном, словно ясно давал понять: «Кончай базар».
— Я связался с «Гермесом», у них есть контора на Юньон-стрит, они сбывают в городе по восемь-десять таких шарфов в неделю. Еще у них пара магазинов в Приморье, где тоже торгуют этими шарфами, и магазин в Сан-Рафаэле — торговля идет там точно так же, как в городе. Всего, сказали мне в «Гермесе», они ежегодно продают в разных странах мира около двадцати тысяч шарфов. И выручают за них двенадцать миллионов долларов. Ничего себе — арифметика.