Однажды во дворец пришел босоногий странник с изможденным лицом и длинными седыми волосами, ниспадающими на плечи; священные знаки на лбу, массивные четки на золотой цепочке и редкий кашмирский платок указывали, что он принадлежит к кругу уважаемых людей. Всякий, кто смотрел на него, испытывал благоговейный трепет. Царь не мог отвести от него взгляда.
— Кто это? — спросил он у министра.
— Это странствующий маг и целитель, он просит вас принять его.
— Пусть подойдет.
Странник подошел к царю и почтительно приветствовал его.
— Что ты умеешь делать? — спросил царь. — Я хотел бы увидеть что-нибудь необычное.
— Я покажу вам нечто такое, о чем никто не осмеливался и мечтать.
Царьнедоверчиво усмехнулся.
— Я уже видел, как под полотенцем вырастает манговое дерево, — сказал он.
— Речь идет совсем об ином, государь.
— Мне не хочется смотреть на висящую в воздухе веревку, по которой кто-то карабкается на небо.
— Этот фокус хорошо известен, он только нагоняет скуку. Я не стал бы навязывать его вашей милости.
— Неужели ты покажешь нам что-нибудь новое? Я терпеть не могу смотреть на женщин, которых перепиливают пополам, и на мужчин, которые воспаряют к потолку. Мне до смерти надоели все эти трюки.
— Пусть ваша милость прикажет отрубить мне голову, если я не смогу показать ничего более интересного.
— Ну что ж, если это окажется правдой, тебя ожидает самая высокая награда. Неси свой мешок.
— У меня нет мешка.
— Это хороший знак. Значит, у тебя нет мешка со всякими таинственными побрякушками. Что же у тебя есть?
— Только это, — сказал странник, указывая на свои широко открытые глаза.
— Что-что? — переспросил царь, вглядываясь в его лицо.
Как только глаза Лаваны встретились с глазами странника, все вокруг переменилось. Царь больше не видел своих министров; парадный зал с коврами и золотыми колоннами словно растворился в воздухе. Исчез даже трон, на котором он сидел. Царь оказался один в широком поле, на котором пасся иссиня-черный конь с развевающейся гривой и длинным хвостом, волочившимся по земле. Глаза у коня сверкали, морда была покрыта пеной. Он встряхивал гривой и рыл копытом землю.
Лавана подумал: «Грош мне цена, если я не сумею поймать и укротить этого скакуна». Он осторожно приблизился к коню, но тот отпрянул, гордо вскинув голову, подождал, пока царь сделает новую попытку, и опять отпрыгнул в сторону. Так продолжалось довольно долго; наконец царя обуял гнев и он, сделав неожиданный прыжок, схватил коня за пышную гриву и вскочил ему на спину. Конь стремглав бросился вперед, перешел с рыси на галоп и помчался сквозь густые заросли с такой скоростью, что у Лаваны засвистело в ушах. Одежда царя превратилась в клочья, он истекал кровью. В конце концов, конь сбросил его, и царь потерял сознание…
Когда он пришел в себя, то понял, что находится в непроходимых джунглях, в которых могут подстерегать любые опасности: и хищники, готовые проглотить его целиком, и ядовитые змеи, и дикари, которые схватят его и станут терзать. Царь не знал, в каком направлении надо идти, но, немного помедлив, двинулся вперед. Шел он очень долго, и, когда наставала ночь, забирался на высокое дерево и засыпал. В конце концов, он потерял счет дням; его мучили голод и жажда, жалили тысячи москитов; его тело превратилось в кожу и кости…
Когда царь уже был близок к отчаянию, он внезапно ощутил ароматный запах жареных пирожков. Из леса появилась молодая женщина, прикрытая рваным куском материи. Внешность у нее была отталкивающей: заячья губа, кривые, выступающие вперед зубы, грязные, нечесаные волосы. В руках она держала корзинку.
— Кто ты? — спросил Лавана.
— Ой! — испугалась она, неожиданно увидев перед собой незнакомца. — Я живу вместе с отцом-дровосеком в этом лесу. Сейчас я несу ему обед.
— Я хочу есть! Я — царь. Я заблудился в джунглях и много дней не видел нормальной пищи. Пожалей меня и накорми. Тогда я вознагражу тебя, как только вернусь в свое царство.
— Ты, может быть, и царь, — сказала женщина, — но я — не царица… Я принадлежу к самой низшей касте. Мой отец — чандал. Нам запрещено делиться с такими, как ты. По нашим законам я совершу грех, если дам тебе пищу, оскверненную моим прикосновением. Я не хочу грешить, чтобы потом не попасть в ад. Ты — кшатрий, а я принадлежу к низшей варне (касте).