Не было яркой вспышки, темноты, света в конце тоннеля. Было просто странное ничто: без запахов, звуков, цветов.
Ксюха бы наверняка упала от неожиданности, но чужие пальцы всё ещё крепко держали её за плечо. Недолго, пару секунд. Потом отпустили.
—…ааа, — закончила Ксюха.
То, что задумывалось как крик, в итоге оказалось чем-то средним между жалобным стоном и восхищённым вздохом. Причём ближе ко второму.
Потому что когда Людвиг разжал руку, когда под ногами снова появилась опора, а перед глазами картинка — Ксюха обнаружила, что находится не на знакомой набережной, а в каком-то совсем-совсем другом месте.
Комната, в которой она оказалась, была квадратная. Или даже кубическая. Ровненькая такая, правильная — и почти пустая.
Посередине одной из стен находился здоровенный камин, перед ним — ворох шкур, в углу — одинокое кресло. И всё, больше никакой мебели и никакого декора. Как будто кто-то решил создать в «Симсах» охотничий домик, но фантазии хватило только на деревянные стенные панели, а денег — на две двери и камин. На окна и люстру уже не хватило.
— Вот так-то лучше! — Людвиг с блаженным стоном повалился на шкуры и вытянул ноги к огню.
Ксюха осторожно поставила на пол бутылку из-под тархуна, мысленно досчитала до пяти — и с воплем ломанулась в ближайшую дверь.
Позднее она не раз пыталась понять, почему повела себя именно так, но всегда выходила ерунда какая-то.
То есть сначала всё шло хорошо. Она, конечно, испугалась, удивилась и испытала ещё целый ворох эмоций, но это были вполне понятные эмоции, человеческие. Любой бы испугался и удивился, оказавшись неизвестно где, непонятно как и в компании какого-то странного типа.
Ксюха поморгала, привыкая к смене освещения (на улице было пасмурно, но в комнате без окон — гораздо темнее), потопталась на месте, ущипнула себя (дурацкая попытка убедиться, что это не сон), глубоко вдохнула и пообещала себе сначала медленно досчитать до десяти, а уже потом задавать глупые вопросы.
Досчитать получилось только до пяти, а потом Ксюхе вдруг показалось, что из темноты раздался вздох. И тени по стене поползли какие-то странные. И пламя в камине вдруг взметнулось вверх и выбросило сноп искр, будто живое.
Просто показалось, ничего такого.
Но в следующее мгновение Ксюха обнаружила, что вопит и ломится в дверь.
— На себя, — подсказал Людвиг.
Дверь наконец-то поддалась — и Ксюха оказалась в ванной. Совершенно обычной, совмещённой с туалетом, как в хрущёвке.
Висящее над раковиной зеркало отразило бледное испуганное лицо в обрамлении разноцветных волос — и вдруг пошло волнами. В глубинах стекла мелькнула оскаленная рожа с красными глазами, а потом какие-то тёмные руки, больше похожие на когтистые лапы.
Это выглядело как в кино.
Как в плохом кино: так же ненатурально, только мрачной музыки не хватало.
Какой-то частью мозга Ксюха прекрасно понимала, что её просто хотят напугать. Понимала, что надо взять себя в руки, выпрямиться, рассмеяться и показать всем, что она видит глупые уловки насквозь. Но почему-то не получалось.
Точнее, почти получилось.
— Людвиг, прекрати этот цирк, — проговорила Ксюха, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Тебе нужна я сама, а не мой труп!
Зеркало разочарованно вздохнуло, моргнуло и убрало лапы, морду и прочие искажения реальности. Два настенных светильника, до этого притворявшиеся выключенными, разом вспыхнули и осветили кафель весёленькой бирюзовой расцветки, мохнатый коврик на полу и махровое полотенце, небрежно перекинутое через бортик ванны. Обстановка здесь была гораздо уютнее, чем в комнате, и даже отсутствие окон не так резало глаза, потому что кто вообще в таких местах окна делает?
Ксюха несколько секунд постояла на месте, убеждаясь, что кошмар закончился.
А потом дверь за её спиной вдруг с грохотом захлопнулась, свет погас, зазвенело разбитое стекло, а по щеке скользнуло что-то холодное и склизкое.
«Я не боюсь!» — напомнила себе Ксюха.
Но всё равно взвизгнула от неожиданности, шарахнулась в сторону, врезалась бедром в бортик ванны, едва не перевалилась через него внутрь.
Рот ей немедленно зажала призрачная рука. Вторая вцепилась в шею, сдавила — и едва зародившийся в груди крик оборвался на вдохе.