Пойдем далее. Поскольку писатели и философы выходят из культурной среды и питаются ее соками (а не цер-ковно-благодатными), постольку они отражают в себе и в своих произведениях общий строй мыслей своей эпохи, то есть гордый, а та, в свою очередь, поскольку питается их сочинениями, постольку воспитывается в понятиях и их авторов. Таким образом происходит взаимное растление, выражаясь научным языком, ассимиляция, или некий эндоэкзосмос*.(*Эндоэкзосмос — авторское словообразование, означающее в данном тексте взаимопроникновение внутреннего и внешнего мира. Образовано от эндосмоса и экзосмоса (греч.), означающих диффузию вовнутрь и вовне (endon, exo — соответственно «внутрь», «вовне» и osmos — «толчок, давление, импульс»). — Прим, составителя.))
Впрочем, о повсеместном торжестве в мире всеобщей безумной гордости и, вследствие этого, затемнении мозгов даже у его светил и «князей века» говорят апостолы (1 Ин. 2, 16; 1 Кор. 2, 8).
Но не так, не так обстоит дело у святых. Им никакая тьма не застилает очи, потому что они — «не от мира» сего (Ин. 17, 16), в котором одно сплошное безумие (1 Кор. 1, 23; 2 Тим. 3, 9), и не от крове, не от похоти плотския, не от похоти мужеския, но от Богародишася (Ин. 1, 13). Посему все, что они говорят, — здраво, чисто и глубоко.
Можно бы привести еще один пример на слова Иоанна Лествичника о том, что гордость есть «причина беснования». В «Воспоминаниях детства» прославившейся на весь мир своими математическими способностями Софьи Ковалевской приводится один замечательный случай, в высшей степени наглядно рисующий эту истину. Но недостаток места не позволяет его привести4.
Начинается гордость с тщеславия. Это — первая сту--292-
пень сей страсти. На второй ступени человек начинает уничижать ближних, «бесстыдно проповедовать свои труды», допускает самохвальство в сердце и пылает ненавистью к обличителям. Дно этой бездны составляет «отвержение Божьей помощи, упование только на свое тщание, бесовский нрав»5.
Каждый пусть сам проверит, на какой ступени погибели он находится.
Особенно трудно избежать гордости талантливым людям. Поэтому художники, писатели, ученые, не будучи в силах избежать «бесстыдного проповедания своих трудов» и тому подобных вещей, о которых столько сказано у святых отцов, стали сперва доказывать, что этого и вообще нельзя избежать, не по силам-де человеку, а после спустились и еще ниже — начали говорить, что гордость даже необходима людям: это единственный рычаг, направляющий и движущий культуру, без нее не было бы никакого прогресса и так далее.
Все эти рассуждения не новы. Так, например, уже знаменитый Гораций хвастался, что он — первый представитель эолийской лирики в Италии («Princeps Aeolium carmen ad Italos deduxisse modos»*, (*«...первый я на голос Эолийский свел песнь Италии». (К. Гораций Флакк в переводе А. Фета. СПб., 1898.) — Прим, составителя.)— говорит он про себя), за что-де ему нужно дать лавровый венок и поставить вечный памятник6. В своих «Посланиях»7 он также говорит, что он первый из римских поэтов показал миру, как надо писать ямбы: «Ego primus jambos ostendi Latio»**. (** «Паросские ямбы я первый Лациуму указал...» (Там же.) — Прим, составителя.)
Если обратиться к нашему времени, то примеров не счесть.
Два вида гордости различаются: плотская и духовная, мирская и монашеская8.
То, что сказано было о тщеславии, можно применить и к данному случаю. Дополнения же не настолько существенны, чтобы составить для новоначального большую потерю, если он о них не узнает, а подвижникам они из личного опыта известны. Поэтому я их опускаю.
Не разграничивая полностью один вид гордости от другого, я приведу общие признаки, по которым можно будет каждому проверить, насколько глубоко сидит в нем гордость, и можно будет также знать, чего ему нужно опасать--293-
ся и избегать. Отчасти эти признаки гордого устроения сердца послужат дополнением к тем, что были указаны в начале этого параграфа.
Итак, болезнь эта определяется и протекает следующим образом. Начинается она с того, что в разговоре проскальзывает крикливость, в молчании — досада, в веселии — громкий разливающийся смех, в печальных обстоятельствах — неразумная скорбь, при ответах — строптивость, в речах — легкомысленность, слова вырываются без всякого участия сердца, безрассудно.
Если все это у отрока или, например, у юноши имеется, то ясно, что они больны. Надо звать врача (духовного), пока не поздно, и лечиться. Иначе болезнь будет развиваться.
Терпение у человека теряется, любовь пропадает. Он делается дерзким, склонным к оскорблению других. Если нужно сделать что-либо по послушанию, то делает очень неохотно, и то разве только в том случае, если это совпадает с его собственной волей и желанием. Никакие увещания на такого человека уже не действуют, потому что он всегда старается настоять на своем мнении и уступить кому-либо никак не хочет. Таким образом, сделавшись неспособным принимать спасительные советы, он во всем доверяет больше уже своему мнению, а не старших, не исключая и духовного отца.