Выбрать главу

Он отвечал им:

— Первые пороки я признаю за собою. Ибо это признание полезно душе моей.

А быть еретиком значит быть в отлучении от Бога, но быть отлученным от Бога я

22

не хочу» .

23

Самоукорение, самоуничижение, сокрушение духа приводят к плачу — величайшему подвижническому деланию. Оно необходимо для человека, в нем-то, собственно, и заключается все дело, а предшествующие добродетели удобряют для него только почву, ступеньки к нему. Плач — могущественнейшее средство для стяжания добродетелей и в то же время защита, покров для них, когда они уже приобретены. Вот почему авва Пимен Великий, преизящный делатель плача, сказал однажды:

«Кто плачет о грехах своих, тот делает вдвое: он и работает, и стоит на своей страже»24.

25

Он же сказал : «Плач — сугуб [приносит двоякую пользу]: делает и хранит».

Все святые не что иное делали, как только плакали о грехах своих26; этим и приобретали свои великие дары чудотворения, прозорливости, видения, откровения. В миру у нас совершенно неправильно установилось мнение, что они совершали нечто особенное, непонятное нам и недоступное. Недоступна и

27

непонятна только степень их совершенства, а делание просто — плач о грехах . Все же перечисленное — это приложение к нему, оно само собою уже влечется за ним.

«Желающий избавиться от грехов избавляется от них плачем, — и желающий не

впадать вновь в грехи плачем же избегает от впадения в них. Это — путь покаяния,

преданный нам Писанием и отцами, которые сказали: плачьте! Другого пути,

28

кроме плача, нет» .

«Не на брачный пир, о друзья, не на брачный пир мы приглашены, — убеждает

со слезами другой великий, — но

-137

29

Призвавший нас сюда поистине призвал на плач о самих себе» .

И опять:

«Мы не будем обвинены, о братия, не будем обвинены при исходе нашей души за то, что не творили чудес, что не богословствовали, что не достигли видения, но, без сомнения, дадим Богу ответ за то, что не плакали непрестанно о грехах

30

своих» .

Соответственно словам было и поведение святых: они плакали, стенали, проливали источники <слез>, не имея ни в чем утешения.

Так, сказывали об авве Арсении Великом, что «во все время жизни своей, сидя за рукоделием, он имел в пазухе платок для утирания слез, падающих из очей его»31.

Св. Иоанн Лествичник удалялся от келий братии в одну пещеру, чтобы его не было слышно и видно (бегал тщеславия), и здесь с великим воплем и рыданиями предавался плачу о своих грехах; стенания и болезненные взывания эти были подобны тем, «которые обыкновенно испускают пронзаемые мечами, или прободаемые разженным железом, или лишаемые очей», говорит его

32

современник .

Но еще преп. Дорофей спрашивал авву Иоанна, называемого Пророком: «...как же мне сохранить плач, когда я нахожусь среди людей, служу другим и забочусь о том, что кому дать из больных [он был смотрителем больницы]? И есть ли

сердечный плач без слез?»

33

И тот ему ответил :

«Не плач происходит от слез, а слезы от плача. Если человек, находясь среди других, отсекает свою волю и не обращает внимания на чужие грехи, то приобретает плач. Ибо чрез это собираются его помыслы и, собираясь таким образом, рождают в сердце печаль по Богу (2 Кор. 7, 10), а печаль этаслезы».

Но, конечно, это первая ступень, ибо с новоначального (каким тогда был преп. Дорофей) больше и требовать нельзя. А главное в плаче, все-таки, слезы. Однако в то же самое время святой старец выразил в своих словах самую основу этой добродетели и показал, что она заключается в скорби души по Богу и по утраченной чистоте. Тогда и без слез плач будет, а если этого нет, то если бы слезы и в три ручья у нас лились, толку от них нет. И в подвижническом, священнейшем смысле слова, плача нет здесь. Но вопрос о сле-

зах настолько важен, что о нем надобно сказать поподробнее.

Не все слезы ценны. Это положительно нужно сказать, если мы только что начали жить духовной жизнью, хотя отрицать пользу их и нельзя, если мы льем их по Богу. А какая это польза, узнаем на том свете34. Во всяком случае, невелика.

Ценность слез умаляется именно потому, что у новоначальных или людей, не имеющих духовной жизни, те побуждения, по которым они текут, обычно только по внешности кажутся добрыми и по Богу, а на самом деле они нечистого происхождения или, во всяком случае, смешанного и требующего исследования.