Далее Конт «утверждает, что внутри существующего строя вселенной или, лучше сказать, той её части, которая известна нам, непосредственно определяющая причина каждого явления - всегда естественна, а не сверхъестественна. С этим, однако ж, вполне примиримо верование, что вселенная создана и сознательно управляется Разумом, лишь только мы допустим, что разумный Правитель вселенной придерживается определённых законов, которые только видоизменяются или парализуются другими законами той же самой природы, а не нарушаются ни по капризу, ни по предусмотрению. Тот, кто видит в каждом событии составной элемент непреложного порядка вещей, т.е. каждое из них считает непременным следствием какого-нибудь предшествовавшего условия или комбинации условий, тот уже вполне принимает положительный вид мысли. При этом нет дела до того, признаёт ли он или нет нечто универсально-предшествовавшее, первоначальным следствием которого была вся система мира; также мало касается нас и то, понимается ли это нечто универсально-предшествовавшее как Разум, или нет. (Джон Стюарт Милль о Конте, стр. 15 и 16).
При дальнейшем развитии своей мысли, Конт находит необходимым «к шести основным наукам своего первоначального ряда прибавить ещё седьмую под именем Науки Нравственности; она образует самую высшую ступень лестницы непосредственно вслед за социологией. При этом он замечает, что её с большей основательностью можно назвать антропологией, так как эта наука об индивидуальной природе человека, если её понимать правильно, гораздо более специальна и сложна, нежели самая социология. Ибо тут должно принимать в соображение различия в организации и темпераменте и la reaction cerebrale des visceres vegetatifs, влияния которых, далеко ещё не вполне понятые, в высшей степени важны в индивиде, между тем как в теории об обществе могут быть оставлены без внимания, по той причине, что, разнообразясь у различных лиц, они в громадной пропорции нейтрализуют друг друга. Такое замечание достойно лучших дней деятельности Конта. Наука же, понимаемая таким образом, служит, как говорит он, истинно-научным основанием для житейского искусства, а следовательно, ставит жизнь - как философски, так и дидактически - в надлежащую связь с наукой». (Милль, стр. 169).
Логика и ум Огюста Конта не останавливаются даже на этом. Он видит и знает, что надо идти дальше - туда, куда влечёт его сила выводов и заключений. Он сводит всю свою философию на религию. При этом, конечно, слово «религия» не может быть понято в обыкновенном смысле. Он и при этом нисколько не изменяет своего чисто-отрицательного отношения, в котором всегда находился к теологии: в его религии нет Бога.
Огюст Конт дошёл путём мышления до того, что для пользы самого человека должно существовать такое воззрение или убеждение, которое бы присваивало себе власть над жизнью человека в её целости; необходимо верование, или даже ряд верований, разумно усвоенных, относительно назначения человека и его долга, - верований, которым, по внутреннему признанию самого верующего, должны подчиняться все его действия. Сверх того, нужно существование чувства, которое было бы связано с таким верованием или могло бы быть им вызвано, - чувства, достаточно сильного, чтоб на деле доставить ему власть над действиями человека, которой оно требует себе в теории. Очень важно (однако ж не абсолютно необходимо), чтобы это чувство было сосредоточено на каком-либо конкретном объекте, если возможно, действительно существующем, хотя во всех более важных случаях представляющемся только идеально. Такой объект верующий находит в теизме и христианстве; но это условие может быть выполнено, хотя и не в такой степени, другим объектом. Ведь говорили же, что тот, кто верует в «бесконечную природу долга», есть человек религиозный, даже если он не верит ни во что другое. Конт верит в то, что разумеют под бесконечной природой долга, но обязанности, вытекающие отсюда, также как и все чувства преданности, он относит к конкретному предмету, в одно и то же время идеальному и действительному. Этот предмет - род человеческий, понимаемый как непрерывное целое, включающее в себе прошедшее, настоящее и будущее. Это великое коллективное существо, это «Grand Etre», как называет его Конт, - несмотря на то, что чувства, какие оно может возбудить, по необходимости весьма отличны от тех, которые стремятся к существу идеально-совершенному, - это «Grand Etre» имеет для нас (на чём он особенно сильно настаивает) то отличительное свойство, что оно действительно нуждается в наших умах, чего нельзя сказать относительно существа всемогущего в настоящем значении слова. При этом Конт говорит, что если и допустить существование Верховного промысла (он одинаково далёк как от того, чтоб отрицать, так и от того, чтоб утверждать это), то и тогда, самое лучшее и даже единственное средство достойно поклоняться и служить ему должно состоять в стремлении сделать возможно больше с нашей стороны в деле любви и служения другому Великому Существу, провидение которого - хотя и менее верховное - даровало нам все блага, какими мы обязаны трудам и усилиям предшествовавших поколений». (Милль, стр. 121 - 122).
Этот «Контовский» «Grand Etre» должен включать в себя не только всех, кого мы уважаем, но и всякое чувствующее существо, которому мы обязаны услугами и которое имеет право на нашу привязанность. Конт, таким образом, вводит в этот идеальный объект, назначение которого - быть законом нашей жизни, не одних только людей, но в известной степени и их скромных помощников - те породы животных, которые являются в настоящем обществе рядом с человеком, привязываются к нему и охотно разделяют его труды, как, например, благородная собака, отдающая жизнь свою за её друга и благодетеля, - человека. Строгое понятие, какое он всегда обнаруживал о достоинстве низших животных и об обязанностях человека в отношении к ним, составляем одну из тончайших черт его характера». (Милль, стр. 124).
Так как благо человечества есть высший критерий справедливого и несправедливого, ибо нравственное развитие состоит в достижении возможно большего отвращения ко всякому поступку вредному для общего блага, то Конт заключает, что благо других есть единственное побуждение, на которое бы нам следовало опираться в своих действиях, - что нам нужно бы стараться умерщвлять все желания, которые имеют в виду нашу личность, отказывать им во всяком удовлетворении, коль скоро ото не составляет настоятельный физической потребности. Золотое нравственное правило в Контовой религии - жить для других, «vivre pour antres». Поступать так, как бы нам хотелось, чтоб поступали по отношению к нам, любить ближнего своего, как самого себя, - недостаточно для Конта: ему кажется, что это всё-таки имеет характер личных расчётов. Нам следовало бы стараться не любить себя вовсе. Мы не достигнем полного успеха в этом, не должны всё-таки стремиться подойти к цели возможно близко. По отношению к человечеству он ничем не хотел удовольствоваться кроме чувства, какое один из его любимых писателей, Фома Кемпийский, обращает к Богу: Amo te plus quam me, nec me nisi propter te. Воспитание и нравственная дисциплина должны иметь в виду одно: доставить альтруизму (слово Контова изобретения: от латинского alter, другой) преобладание над эгоизмом. Если бы этим говорилось, что эгоизм всегда обязан уступать хорошо понятым интересам широкого альтруизма, то никто из признающих какую-либо нравственность не возражал бы на такое предложение. Но Конт, опираясь на тот биологический факт, что органы укрепляются от упражнения и атрофируются от бездействия и будучи твёрдо убеждён в существовании отдельных мозговых органов для каждой из наших основных наклонностей, считает важной задачей жизни не только укреплять в нас социальные стремления постоянной практикой и направлением к тому всех наших действий, но и ослаблять, насколько возможно, личные страсти и склонности путём сдерживания их. Даже и ум, в своих операциях, должен подчиняться, как непременному условию господству нравственных чувств над рассудком». (Д.С. Милль, стр. 125 - 126.)