Все описания ощущений, сопровождающих смерть людей верующих, не удрученных особыми грехами, оставляют в нас спокойное, отрадное и радостное впечатление. Все эти люди рады умирать, ибо смерть для них есть желанное избавление от земных страданий и давно ожидаемое их переселение в мир лучший, в мир спокойствия и блаженства. Но не так легок переход за гроб людей неверующих.
Мы, люди, живущие ещё на земле, никогда не можем оценить своих собратий по действительным достоинствам их душ. Мы всегда судим по одному внешнему виду их поступков и не зная внутренних мотивов и причин, заставляющих их поступать так или иначе, склонны к крупным ошибкам при оценке их. Например, сравнивая двух людей мы видим одного чрезвычайно на вид добродетельного, но неверующего в Бога человека; другого же несравненно менее добродетельного, но верующего. Мы говорим, что толку, что он понимает свою порочность, что он молится Богу, что он кается в своих грехах, соединяется с Богом через посредство таинств, ведь он опять грешит, опять делает зло и далеко не имеет тех добродетелей, как первый неверующий человек. Это верно, но второй очищает себя от внутренней порочности души, от потаенного зла, таящегося в внутреннем его существе, он приучает себя при жизни ещё, возвышать свою душу до предвкушения загробного мира и со смиренным сердцем ожидает суда Божьего, с покорностью готовый исполнить всё, что не повелел бы ему Бог. Он уверен, что Бог Всеблаг и спасет его, и эта уверенность, это смирение, эта покорность, одним словом, это чистое сердце, преданное всей душой Богу, находит за гробом своё спасение. По слабости организации своей и по бесхарактерности, он действительно спотыкается, падает и впадает в ошибки, но ведь это не без борьбы, не без скорби о себе; и только одному Бог у известна сила борьбы, сила желания и стремления не делать зла, сила привычки, заставлявшая человека грешить и степень слабости его организации; во всём этом люди не судьи.
Духовное и нравственное настроение человека не верующего и не умеющего молиться совершенно не похоже на настроение человека, жившего на земле с Богом . Он всю жизнь надеялся на свои силы, верил только в неотразимое значение своих высоких добродетелей или своего ума и в них одних он видел своё спасение. Разве это не есть высшая степень гордости, высшая степень упорства; разве это не есть чувство противления Богу, или не желание покориться Ему. Эти в высшей степени злые качества, не искорененные из души, это не привычка возвышаться до Бог а, заставляет их ужасаться смерти, ибо весь загробный мир есть для них нечто чуждое, нечто совершенно не соответствующее их природе, ибо они при жизни нисколько не приготовили себя к загробному существованию. Они в жизни ещё слышали и о загробном мире, и о благости Божией, и о жизни ангелов на небе, о жизни святых и тогда ещё они отвергли это учение и не желали обратит на него внимания, тем более теперь за гробом, они уже совсем не в состоянии, и все внушения Ангела-Хранителя делаются для них невыносимой сказкой докучной, они жаждут лишь одного, чтобы Ангел-Хранитель от них удалился и сами ищут улизнуть куда-нибудь от него. Видя это Ангел-Хранитель действительно принужден отступиться от своего питомца и тогда этот последний скоро находит себе симпатичных существ среди злых духов. Это сообщество несколько успокаивает грешника, ибо при этой обстановке он избавляется от тех страданий, которые испытывает при невозможности делать зло и сеять дела противления Богу. Однако, Ангел-Хранитель не отступится от него окончательно, он только испытывает и выжидает время, чтобы опять приступить к нему и начать свои увещевания.
Закоренелые неверы в последние минуты своей жизни чувствуют как бы ужас самого сильного кошмара, в котором они видят себя на краю пропасти, в которую собираются лететь, и делают сверхъестественные усилия, чтобы избегнуть. Они хотят зацепиться за что-нибудь и не находят ничего; хотят кричать и не могут, ибо смерть тела уже сковала все их органы. Они впадают в абсолютное отчаяние, усиливающее их и так уже невыразимо мучительное состояние. Кошмар при жизни человека длится одно мгновение, но этот кошмар за гробом продолжается целые годы, и он тем более ужасен, что человек не знает конца ему и, вообще, конца своим мучениям; он не может себе представить, что дальше будет, чем всё это кончится; не видит никого около себя, сознает только себя, или своё отчаяннейшее положение и мрак, его окружающий.
Но в сущности этот несчастный не один. Ангел-Хранитель не покидает его, хотя и не видим ему, он молится за него, скорбит о нём, просит у Бога облегчения этой ужасной участи, и употребляет все меры, чтобы скорей привести его к сознанию своего положения, а следовательно, и к раскаянию, единственному средству, могущему сколько-нибудь облегчить это ужасное положение.
Ангел-Хранитель показывает ему и землю, и обители рая, сопоставляет и сравнивает эти жизни, утешает его, стараясь внушить, что со смертью ничего он не потерял и что здесь, за гробом, он может жить ещё лучше, чем он жил на земле, даёт ему надежду на спасение, рассказывает ему о милости Божией, о бесконечной любви и прощении. Но что может сделать Ангел-Хранитель, если привычка ко всему низменному и земному так глубоко внедрилась в душе человека, что он абсолютно слеп и неспособен понять красоту небес? Этот бедный грешник заключая в глубине своего сердца так много пороков, так много уверенности в себя, в свои собственные силы и свои добрые дела, что ничего кроме себя и своего безвыходного положения он не видит. Весь загробный мир виден ему только через призму униженной гордости и оскорбленного самолюбия. Он не в состоянии отличить рая от ада. В раю он несказанно мучается как рыба, вынутая из воды; в аду он чувствует себя лучше и более понимает себя. Всё Божественное производить на него впечатление чего-то отталкивающего, чего-то невыносимо противного и слово « Бог » заставляет его содрогаться. Он жаждет лишь одного: это своего уничтожения и положительно не понимает, чего требует от него его Ангел-Хранитель. Ангел-Хранитель требует от него раскаяния, но он никак не может понять, что такое раскаяние, он всё оправдывается. По его понятиям можно только оправдываться, а потому на каждый довод Ангела-Хранителя о виновности его, он подыскивает оправдание и никогда себя виновным признать не может. Он находит, что в том, что он грешил при жизни, виноваты все, кроме его самого, и Бог, и люди, но он сам по своим понятиям всегда остаётся прав.
Так проходят годы. Зло, причиняемое самому себе, начинает быть уже очень тягостным и упорство души начинает принимать более спокойный характер, позволяющий более вдумываться в настойчивые советы Ангела-Хранителя. Человек начинает более или менее соображать своё положение и вместе с одной первой искрой раскаяния, (появившейся сперва может быть и случайно, как некая проходящая мысль) человек получает облегчение и некоторую отраду, некоторую надежду на избавление и Ангел-Хранитель уже торжествует, радуется и благодарит Бога, ибо он предвидит скорый возврат этого человека к Богу. Самый трудный это первый шаг, за которым начинает всё чаще и всё сильнее повторяться раскаяние и человек очень быстро улучшает своё загробное состояние. Если этот человек не имел при жизни особых грехов, то он может скоро за свои добрые дела, соделанные на земле, получить весьма блаженное состояние, не смотря на столь жесткое начало.
Но чрезвычайно тягостное состояние душ, которые при безверии своём не имеют добрых дел в своё оправдание; и ещё более тягостно это состояние, если человек удручен преступлениями. Такую душу водит Ангел-Хранитель целые века; она испытывает настоящие мучения ада имея всегда перед глазами всю картину своих злодеяний; она несказанно несчастна; но ничто не в силах привести её к сознанию своей виновности. Положение Ангела-Хранителя около этой души невыразимо тягостно; он мучается не менее самой души и выбивается из сил, чтобы спасти её. Когда же все средства исчерпаны, когда Ангел-Хранитель убеждается, что ничего не может помочь ей, то Бог определяет эту душу во тьму. Она помещается в отдельных и тёмных местах астральных сфер земли, и оставляется на произвол её собственных мыслей и ощущений.