Любовь в добре преодолевает пропасть между душами людей. Обычно мы не отдаем себе отчета, в какой степени наше «я» изолировано от наших ближних, в какой степени мы все являемся этическими солипсистами. Лишь через любовь в добре другой для нас - не «он» (не объект) и не часть меня (например, семейная любовь), но - «ты». Любовь в добре есть живое утверждение бытия другого не как объекта, а как другого субъекта. Лишь в любви в добре раскрывается тайна органического единства царства личностей, нахождение «я» в «ты» (индусская формула tat twam asi: «то - это ты»[226]) Правда, заблуждение индусских философов состояло в том, что живое единство «я» и «ты» подменялось тождеством между ними, нивелировкой всего индивидуального в личности, растворением «я» и «ты» во всепоглощающей мировой субстанции.
Мы все время подчеркивали - «любовь в добре», а не «любовь к добру». Ибо добро не может быть опредмеченным; оно не может быть одним из возможных объектов любви. Добро есть некая необъективируемая конкретная ценность, приобщение к которой достигается через вхождение в нее.
Однако, сколь ни высока и первозданна ценность добра, сколь ни бледны перед лицом добра все прочие до-моральные ценности, все же всякая абсолютизация добра есть также искажение иерархии ценностей. Если Бог есть Добро, то добро еще не есть Бог, еще не есть верховная абсолютная ценность. Всякая абсолютизация добра за счет истины и красоты умаляет ценность добра, лишает его истинности и красоты. Примером подобного обожествления добра может служить учение Льва Толстого, грешащее отвлеченным морализмом. Ибо нравственное добро, не укорененное в добре религиозном, не есть еще верховная абсолютная ценность, и триединство истины, добра и красоты достигается лишь в Боге.
В. О Красоте
Красота - такая же основная сверхличная ценностью (для чувства), как истина (для ума) и добро (для воли). И красота столь же несводима к субъективно приятной игре чувств, как добро несводимо к личному или коллективному благу, как истина несводима к субъективным мнениям. Красота не менее объективна, чем истина или добро, хотя объективность красоты труднее всего поддается рациональному осмыслению. «О вкусах не спорят», но есть хороший и есть дурной вкус. Сам факт существования эстетических ценностей, эстетических оценок показывает, что между субъективной приятностью и эстетической ценностью есть некая фундамендальная разница.
Своеобразие красоты заключается в том, что вырастающие из нее эстетические ценности, несмотря на их объективность, отнюдь не имеют того характера нормативности, который составляет отличительную черту моральных ценностей. Эстетические ценности обращены не к волевой, а к созерцательной стороне личности. Эстетические ценности - прежде всего ценности созерцательные.
Само понятие эстетической ценности как будто шире идеи красоты. И безобразное может стать предметом эстетического выражения. Красота формы отнюдь не главный критерий эстетической ценности. Но сама игра света и тени, консонанса и диссонанса и есть подлинная красота. «Невидимая гармония прекраснее, чем видимая» (Гераклит)[227].
Правда, ценность художественного произведения отнюдь не исчерпывается его эстетической ценностью; художественное произведение может иметь, помимо того, познавательную, воспитательную и религиозную ценность. Но степень художественности измеряется прежде всего эстетической значимостью произведения. Говоря так, мы отнюдь не впадаем в формализм. Ибо форма художественного произведения неотделима от его содержания. Мало того, эстетическая ценность есть всегда единство формы и содержания, стиля и сюжета. Критерием совершенства художественного произведения является прежде всего соответствие формы содержанию, соответствие средств выражения выражаемому предмету.
226
Tat twam asi (это — ты) — цитата из Чхандогья упанишады (VI, 12, 1-3). «"Принеси мне плод этой смоковницы". — "Вот он, господин!" — "Разломи его!" — "Я разломил его, господин". — "Что видишь ты в нем?" — "Нежные зерна, господин". — "Разломи одно из них!" — "Я разломил его, господин". — "Что видишь ты в нем?" — "Ровно ничего, господин". И сказал он ему: "Это тонкая часть, которой ты, дорогой мой, не замечаешь. Из нее, дорогой мой, из этой тонкой части, возникла вся эта большая смоковница. Верь мне, дорогой мой. Эта тонкая часть есть весь этот мир, это — истина, это — атман, это ты"...» (Древнеиндийская философия. М., 1972, с. 115-116).
Это выражение цитирует А. Шопенгауэр в книге «Об основе морали»: «Моя истинная, внутренняя сущность существует в каждом живущем столь же непосредственно, как она в моем самосознании обнаруживается лишь мне самому. Именно это убеждение, для которого в санскрите имеется постоянное выражение в формуле tat twam asi, т.е. "это ты", — именно оно выступает в виде
227
в современном переводе А.В. Лебедева: «Тайная гармония лучше явной» (Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989, ч. I, с. 192).