Выбрать главу

В "Маджджхима-Никайя", 86, повествуется, как Будда обязал Ангулималу (в прошлом разбойника, который обратился к Учению Будды) лечить женщину, страдавшую хроническим выкидышем, посредством "чтения истины", т.е. могуществом мантры. Прежде всего оно зависит от чистоты и правдивости говорящего и в значительной мере подкрепляется и превращается в осознанную мощь благодаря торжественному стилю речи, что зачастую не отмечается. Хотя основной источник силы – внутренняя установка говорящего, все же существенной является и форма ее выражения. Она должна отвечать духовному содержанию, быть мелодичной, ритмичной, сильной и опираться на соответствующие умственные и эмоциональные ассоциации, обусловленные либо традицией, либо личным опытом.

В этом отношении к числу мантр можно отнести не только торжественно читаемые строки "Ратана Сутты", каждый стих которой заканчивается утверждением: "силой этой истины да будет благо" (етена саччена суваттхи хоту), – но и древнюю формулу Прибежища, которая по сей день с тем же благоговением произносится в странах распространения буддизма Тхеравады (Хинаяны), как и соответствующий ей санскритский аналог в Северных Школах (Махаяна). Их совершенный параллелизм в звучании, ритме и заложенной идее, их сосредоточенность на высших символах, таких как Будда, Дхамма. (Учение; санскр. Дхарма) и Сангха (община святых), лежащая в их основе установка благочестия, в которой саддха (Вера) и метта (Любовь) занимают первое место – вот что превращает их в мантры в лучшем смысле этого слова. То, что форма их выражения столь же важна, как и представляемая ими идея, подчеркивается троекратным произношением, а также тем, что некоторые из этих формул повторяются даже дважды три раза, слегка разнясь в произношении, в ходе одной и той же церемонии (например, в Бирме, в церемониях пуджа, паритта, упасампада, патимоккха и в сходных случаях), дабы гарантировать правильность формы, правильность воспроизведения звучания-символа, утвержденного традицией, струящейся из прошлого в будущее, как животворный поток, в котором данный индивидуум обретает связи с ушедшими и грядущими поколениями посвященных, устремленных к той же цели. В этом заключается волшебство мантрического слова и его таинственная власть над человеком.

Так как истинные буддисты вовсе не ожидают, что Будда, или Его ученики, или Дхарма услышат обращенные к Ним молитвы или явятся чудесным образом на помощь молящемуся, то становится понятно, что действенность таких формул зависит от гармоничного совоздействия формы (звучание и ритм), эмоционального чувства (благочестивый порыв: Вера, Любовь, Почитание) и идеи (возникающие в уме ассоциации: знание, опыт), которые возбуждают, усиливают и преобразуют скрытые силы психики (намерение, решимость и осознанная сила воли – лишь изначальная их часть).

Форма совершенно необходима, ибо она являет вместилище для других качеств; чувство совершенно необходимо, ибо оно порождает единство (как огонь, расплавляя различные металлы, сплавляет их в новое однородное вещество); а идея – это та субстанция, та "первоматерия", которая оживляет все-составляющие человеческого разума и пробуждает их дремлющую энергию. Необходимо подчеркнуть, что в данном случае термин "идея" следует понимать не как нечто, представляющее обычную абстракцию, но как творческую картину (что соответствует первоначальному значению греческого "eidos"), или как форму опыта-переживания, в которой действительность отражается и воспроизводится всегда заново.

В отличие от формы, выкристаллизовавшейся из опыта предыдущих поколений, одухотворяющая ее идея целиком принадлежит таланту Будды (и только в этом смысле можно говорить о том, что духовная мощь Будды воплощена в мантре), но побуждение, сплавляющее свойства души и разума, и творческие силы, отвечающие этой идее и вдыхающие в нее жизнь, должно внести самому человеку. Если его вера порочна, он не достигнет внутреннего единства; если его разум не закален в тренинге, он не способен будет воспринять эту идею; если он психически вял, ему не удастся пробудить скрытые силы; и если он лишен сосредоточенности, то напрасной будет попытка координации формы, души и разума.

Таким образом, мантры – отнюдь не легкий путь избежания пагубных последствий нашей жизни, т.е. наших собственный деяний, но способ, требующий усилий, как впрочем и любой другой путь к освобождению. Если же иногда говорят, что мантры, правильно применяемые, действуют безотказно, то эта отнюдь не означает, что они способны отменять законы Природы или противостоять кармическим следствиям. Это означает только, что человек, способный к совершенной концентрации, упроченный в вере, обладающий всем необходимым знанием, не может не достичь освобождения – ибо он уже стал хозяином своей кармы (букв. "действия", порождающего последствия), т.е. самого себя.

Также и более поздние последователи Мантраяны (название мантрических школ в буддизме) прекрасно понимали, что карму невозможно нейтрализовать простым бормотанием мантр или какой-либо иной разновидностью религиозного ритуала или магической силой, но только чистотой души и искренним разумом. Миларайба, один из величайших Учителей и знаток Звука, может быть признан в данном случае лучшим авторитетом: "Если вас беспокоит, можно ли нейтрализовать неблагую карму или нет, то знайте, что она нейтрализуется искренним стремлением к Добру". В его биографии мы читаем:

Без созвучия тела, речи и мысли с Учением Много ль проку в обрядовых действах? Когда гневу не найдено противоядия, Много ль проку в обрядовых действах? Не любя других больше собственной жизни, Много ль проку в словах состраданья?

Слова, сходные с этими, можно отыскать во множестве – они-то и доказывают – несмотря на огромные перемены с течением времени в методах религиозной практики, дух Буддизма по-прежнему жив. Использование мантр как средств, прилагающихся к медитации и духовным упражнениям, не противоречило идеям Буддизма до тех пор, пока они оставались средством освобождения и не принимали мертвящую роль догм, т.е. пока люди имели ясное представление о причинах и следствиях и внутреннем значении мантр, не делали их предметом слепой веры и не использовали их для получения земных благ.

В метафизическом догматизме жреческих ритуалов брахманизма это знание было утеряно, и мантрические слова выродились в обычные условные и превратились в удобные средства, для освобождения от собственной ответственности путем перекладывания ее на магическую власть формул, вызывающих богов или демонов.

Однако Будда, поместивший человека в центр Вселенной и рекомендующий достигать освобождения только своими силами, а не через божественное вмешательство, не оставил метафизически насыщенной мантрической системы, а предоставил своим последователям самим найти со временем новые формы выражения. Будда указал только путь, благодаря которому "каждый мог достичь своего собственного переживания. Поэтому мантры не могут быть созданы – они должны вырасти, и они вырастают из опыта и коллективного знания многих поколений. И поэтому же развитие буддийской мантрической науки – не "повторение" в брахманском понимании или признак "вырождения", а естественное развитие духовного роста, следствие, которое в каждой фазе своего развития с необходимостью рождает свои собственные формы выражения. И даже там, где эти формы сходны с теми, что были в ранние эпохи, они никогда не были всего лишь повторением предыдущих, но всегда новым творением из многостороннего опыта.

6. БУДДИЗМ КАК ЖИВОЙ ОПЫТ

Каждое новое переживание, каждая новая ситуация в жизни расширяют горизонты нашего мировоззрения и непрерывно преобразуют нас. Человек изменяется непрерывно, и не только в связи с изменениями условий жизни, но – даже если бы эти условия оставались неизменными – вследствие постоянного притока новых впечатлений. При этом структура сознания становится все более разнообразной и сложной. Назовем ли мы это "прогрессом" или "вырождением", но мы должны признать этот закон жизни, когда дифференциация и координация уравновешивают друг друга.