По глазам в шлеме вижу, что и правда интересуется, а не пытается поиздеваться надо мной.
– Тефтели, – выдыхаю, сдавшись.
– О, мои любимые, – обрадовался тот.
– С рисом? – тут же подскочил к нам Колька.
– С пюре.
– Это даже лучше.
Они с Пашкой одобрительно кивнули друг другу.
– А подливка будет? – затрещало у меня в рации. Это был голос Гришки Полевого, того еще обжоры.
– Куда же без подливки, – отвечаю ему.
– А почему уже сто лет не давали плов? – тут же врывается в эфир громогласный голос Данилы. – Не уважаете вы там на кухне командиров однако.
Они что там все с ума посходили что ли?
– Потому что баранина – большая редкость, – отвечаю ему.
– Свинины же полно! – это уже был Серега Малой. – Из свинины нормально.
– Ничего ты не понимаешь. Настоящий плов может быть только на баранине, – бросает ему Данила.
– Да я бы сейчас и от черствых галетов не отказался, – жаловался Сашка Хмурый.
– Ей, Ди, а десерт будет? – снова Колька.
Чем мы вообще занимаемся?
– Будет-будет, – качаю головой, осторожно ступая по шпалам, обходя зловонные лужи.
– О, что я слышу, будет десерт, – обрадовался Данила.
– А ну молчать! – ворвался тут же Макс. – Что за болтовню развели в эфире?
– Простите, командир, – послышались из всех раций виноватые голоса.
Шли час, второй, третий. Голова начинает кружится, хватаю трубочку и пью концентрат глюкозы. Не помогает. Останавливаюсь, облокачиваюсь о стену, но стараюсь, чтобы остальные не заметили моей слабости. Нет, я не буду для них балластом.
– Ей, Королева, ты как? – слышу голос, похоже Пашка или Глеб? Не пойму.
– Ди, тебе плохо? – вижу встревоженные карие глаза Кольки. – Командир, похоже Королева все, – говорит в рацию.
– Идиот, зачем говоришь такое! – набрасываюсь на него из последних сил.
Треск в эфире, главные переговариваются.
– Похоже, Макс ты был прав, я совершил ошибку, – говорит головной, и мое сердце падает. Все, теперь меня запрут на женской половине навсегда.
– Коля, Паша, несите ее по очереди, – говорит Макс, – идти еще более пяти километров вглубь. Что у нее с кислородом?
– Минимум, – отвечает Паша, смотря на шкалу моего баллона.
– Запасной?
– Не взяла.
– Вот, твою же… Я сейчас.
К моменту, как к нам подошел командир, Колька уже держал меня на руках едва живую. Сердце билось в лихорадке, все тело покрыл липкий холодный пот. Пытаюсь сделать вдох, а кислорода нет. Вакуум.
– Поставь на ноги и разверни спиной, я дам ей свой запасной баллон, – говорит Макс.
Быстро отсоединяет пустой, подключает другой, устанавливает на максимум.
– Ну что? – смотрит на меня. Свет моего фонарика отражается от его шлема, глаз почти не вижу.
– Лучше, могу идти сама, – отвечаю, как мне кажется твердо. И правда, легкие заполнились спасительным газом, сердцебиение вошло в норму.
Решили, что все же парни донесут меня оставшееся расстояние. Я не соглашалась, но потом все же сдалась.
– Ты не думай, это не потому что ты – девушка, и мы считаем тебя слабой, – успокаивал меня добряк Пашка, неся на своей спине, – мы так и друг другу помогаем. А что делать? Вдруг ранен кто-то. Только так и выжить можно – приходить на помощь товарищу, когда ему трудно.
Я невольно улыбнулась.
Туннель тянулся долго, иногда проходили мимо замурованных длинных стен – покинутые станции метро. За ними располагались темные вестибюли и навсегда остановившиеся эскалаторы.
– Стой! – раздалось в рации.
Четверо главных смотрят перед собой. В свете фонарей видим высокие железные ворота, закрытые на засов и тяжелый замок.
– Ого, ради такого стоило столько топать, – уже радуется кто-то из парней.
Довольно быстро справились и с замком, и с засовом. Но долго сканировали. Там находилось огромное помещение.
– Значит, это точно Убежище номер семнадцать, – заключил головной и осторожно распахнул ворота, те со скрипом поддались.
– Серега, Данила, идем первыми, остальные после команды, – говорит Макс.
Мы стоим и прислушиваемся. Внутри тихо. Все датчики горят зеленым.
– Чисто, идем, – и мы слушаемся нашего командира.
Я уже совсем оправилась, и уверенно вступила в темноту вместе со всеми. Было холодно, пахло мокрой землей и плесенью.
– Неужели это и правда Убежище номер семнадцать? – недоумевал Данила.
Свет наших фонарей плясал на предметах.
– А мы сейчас проверим, так оно или нет, – говорит Макс, ступает глубже в темноту, и тут же мы слышим громкий щелчок, будто переключился большой рычаг. Свет на потолке заморгал и включился.
От непривычки первое время щуримся, словно кроты.