Румянцев позвонил автору атласа на дом. Ответил женский голос и на вопрос профессора сообщил, что Бориса Константиновича Алейникова нет дома. Он уехал за город и вернется завтра к вечеру, часов в девять.
— Хорошо, спасибо; простите пожалуйста. Я позвоню завтра.
Румянцев положил трубку и невольно с облегчением вздохнул. Очень жаль было отказываться от поездки — первой за эту весну. Выходит, до завтрашнего вечера ничего предпринять нельзя. Сейчас только четыре часа, время еще не упущено. Еду!
Профессор запер рукопись в стол, взял портфель и, собираясь выйти, взглянул в окно. Опять большая белая чайка скользила в воздухе над парапетом гранитной набережной, маня к весенним водам, в оживающий лес.
В воскресенье вечером, вернувшись с охоты, Румянцев позвонил Алейникову, а на следующий день уже сидел в кабинете главного врача Первомайской больницы и читал историю болезни № 893 за 1949 год.
«Дергачев, Василий Петрович, 49 лет, служащий, топограф, место работы — Арктикдорстрой». Вот куда пробрался! «Домашний адрес — Третья Охтенская, 12, квартира 8... родных нет... Курит, не пьет... 25/IV, в 12.00, доставлен скорой помощью с жалобами на резкие боли в животе, начавшиеся час назад...» Ну, а как его описывают? «Высокого роста, атлетического сложения, тучен...» Так, располнел еще больше.
«Заболел в 1942 году... повторение приступов — в 1946, до 1949 г. болей не ощущал... За последние два месяца — третий приступ...»
Что же дальше? «Боли стихли, просит выписать...» Хорошо, что не послушались. Вот где начинается обследование: кровь, желудочный сок... желчь... Ага! Рука Алейникова: «6 апреля — холецистография...» Описание снимка желчного пузыря, диагноз... «ввиду значительной и стойкой деформации желчного пузыря, нарушающей его функцию... участившихся приступов... показано оперативное лечение. От предложенной операции больной отказался...» Понятно, весна — начало арктической навигации... А вот: «8/IV. 23.00. Вызван к больному по поводу сильнейших болей в правом подреберье, отдающих в шею и лопатку...» И утром: «9/IV. Ночью повторился приступ болей, продолжавшийся около часа и стихший после инъекции морфия... Больной согласен на операцию, но требует только местного обезболивания».
Конечно, под наркозом люди разговаривают... Все-таки смелый человек!
«15-го апреля — операция...» Ну, тут все, как и следовало ожидать. Двадцать шестого выписан в хорошем состоянии, с неокрепшим рубцом. Все. Значит, это было год назад, возможно, его уже и нет здесь...
Профессор отложил историю болезни и обратился к главному врачу больницы:
— Да, это — тот самый больной, которого я помню. Мы тогда поспорили с терапевтами — они возражали против операции. Интересно, как он чувствует себя сейчас. Не откажите попросить вашего секретаря... Вот что, милая девушка, будьте любезны позвонить в отдел кадров треста Арктического дорожного строительства — работает ли у них топограф Дергачев. Нам с Борисом Константиновичем интересно узнать отдаленные результаты операции. Буду очень благодарен.
В отделе кадров Арктикдорстроя сказали, что Дергачев по-прежнему служит в тресте. Румянцев попрощался с главврачом и вышел. Нашел! Он так был уверен, что это Кларк, что будь у него право — немедленно, без всяких рассуждений приказал бы арестовать Дергачева...
— На Литейный! — сказал профессор, садясь в автомобиль.
Прошла неделя, миновали майские праздники. Румянцев был уверен, что его сообщением заинтересовались и что дело идет своим порядком. И все-таки ни на минуту не мог выбросить из головы Кларка с его желчным пузырем — теперь уже удаленным — и волновался. Волнение усилилось, когда четвертого мая зазвонил телефон и он услышал:
— Профессор Румянцев? Здравствуйте, профессор, говорят из Первомайской больницы. С прошедшим праздником вас! Вы, профессор, искали больного Дергачева — он был у нас тридцатого апреля. Я вам звонила вчера и не застала.
Румянцев вздрогнул:
— Да? Зачем он приходил?
— Ему сказали, что о нем справлялись из больницы, так он зашел узнать в чем дело. Такой обязательный, очень культурный! Ну, я сказала ему, что это вы им интересовались.
Профессора бросило в жар:
— Да за каким же... — начал он, но сдержался. — А он не спросил, по какому поводу?
— Нет, я ему сказала, что вы проверяете больных Алейникова в связи с его книгой.
— Хорошо, благодарю вас. Напрасно вы беспокоились, дело не срочное.
— Что вы, что вы! Мы вас так уважаем...
Румянцев дождался, пока секретарь положила трубку, и чуть не швырнул свою. Правду говорят — услужливый дурак опаснее врага. Но и он-то хорош, черт его дернул... Не мог потерпеть, полез сам проверять... Правильно ему сказали, что со звонком в трест он поступил неосторожно. Кларк не мог забыть его фамилии — теперь он уже четыре дня знает, что профессор нашел его.