Жорж, в качестве протеста, решил иметь дело только с ангельским аспектом темы. Не довольствуясь «маленькими мальчиками с золотыми локонами», он обратился к некоторым стихам такого же порядка, которые можно было найти в «Marceaux Choisis» [Собрание фрагментов]: «Дети, вы есть исток…», «O дитя, святая голова…», «Ах! Если б я был маленьким ребёнком…»
После полудня начался урок истории. Учитель оказался старым и низкорослым. Его лицо выглядело так, будто было сделано из папье–маше. Несколько белых волосков служили ему бровями. Свои очки он носил почти на краешке носа, поэтому они зажимали его ноздри, и он издавал гнусавые звуки. Он, наверное, спешил при бритье, и его уши были полны высохшего мыла. Поверхностно коснувшись современной эпохи, он продиктовал заголовки аналитической и сводной таблиц их первой главы — античный период Франции. Он дал одному из мальчиков пройтись по классу с образцом такой таблицы: её следовало скопировать в каждой детали, и он посоветовал своим ученикам делать это как можно тщательнее.
Эта таблица располагалась на двойном листе бумаги; когда её раскрыли — создала впечатление палитры. В ней перекрещивались чернильные и карандашные линии различных цветов. Примечания касательно королей и суда были синими; черные чернила использовались для вопросов, относящиеся к духовенству; дворянство обозначалось зеленым, юстиция — красным, третье сословие — желтым. Некоторые имена были жирно написанными, другие — тонко, подчеркивания и все завитушки были превосходно выписаны. Все разделы были парными, но по–разному выделенными: I, II; 1‑й, 2‑й; (А), (В); (а), (б). Определённо, именно учитель истории был ответственен за сокращение времён года до двух, в своде школьных правил.
Затем последовал ещё один урок религиозного обучения: ещё больше Боссюза, ещё больше Божественной Любви, и, в заключение, дух жертвенности. Настоятель был без ума от Боссюэа, и от всего Великого века [период правления трёх первых королей династии Бурбонов, 1589–1715] в целом. В академии, которую он возглавлял, Боссюз, по словам Марка де Блажана, рассматривался как Величайший учитель. Марк чувствовал себя как дома в этой атмосфере, поскольку ему нравился Король—Солнце. Жорж спросил себя, кто из великих понравился бы ему. Он решил выбрать между Александром Великим и Григорием Великим. Он восхищался первым, но проповедник сделал больше.
Во время чаепития Люсьен пришел и уселся рядом с Жоржем, который получал удовольствие, глядя, как тот ест гранат, наклоняясь вперед в попытке избежать попадания сока на одежду. Он дал Жоржу четвертинку плода и получил взамен немного нуги.
— Я назову это взращиванием духа жертвенности, — сказал Жорж.
— Какой бы дух не культивировался в Сен—Клоде, — ответил Люсьен, — все искусство состоит в том, чтобы понимать, в каком свете надо это преподнести.
— В прошлом году, — продолжил он, — зимой я выдумал какие–то боли в сердце, нападавшие на меня, как только я встал с кровати. Другой парень, из другого класса (здесь он потихоньку дал на него посмотреть Жоржу), — как ни странно, жаловался на то же самое. Как только мы умывались утром, каждый из нас шел в лазарет, где мы с нашим недомоганием садились у огня, но отказывались принимать все лекарства вообще, потому что говорили, что нам нужно причаститься. В своё время мы спускались в часовню, после чего возвращались обратно в лазарет, чтобы уклониться от учёбы, и оставались там до завтрака. Теперь обрати внимание — если бы мы не подумали о трюке с причастием, нас бы рассматривали как симулянтов, а так целую неделю мы очень приятно проводили время по утрам.
Во время учебы Жорж послал записку к отцу Лозону, добавив в скобках слово «исповедь». Он надеялся убедить Отца, чтобы тот получил его исповедь в часовне, как это было бы в его субботу кающихся. Он слышал, что исповеди иногда слушались в комнатах воспитателей, и думал, что в сдержанных сумерках исповедальни его будет меньше беспокоить стыд, нежели на аналое.
Переписав набело свой заданный перевод с греческого — «Война Ксенофонта [444 до н. э. — 356 до н. э., древнегреческий писатель и историк афинского происхождения, полководец и политический деятель] и сельское хозяйство», и в ожидании разрешения посетить Отца Лозона, он открыл свой стол, чтобы вынуть книгу. Он выбрал «Историю античности», которую позаботился не забыть забрать из дома. Она досталась ему в шестом классе лицея, и было в ней что–то такое, из–за чего его мысли блуждали и странствовали наиболее легко.
Ему казалось странным смотреть в этот день и в этой комнате для занятий на знакомые картинки: греческие дети в школе; актеры в театре; Александр… Он перечитал, что «Александр, сын Филиппа, славился своей красотой», но картинка вряд ли могла передать ту изумительную красоту. Жорж подумал о золотом статире [золотая или серебряная монета в Древней Греции и Персии], несущем рельефный портрет его героя, и хранившемся дома в шкафчике с античными монетами. На монете, конечно же, Александр был по–настоящему красив, так что можно было понять, почему все отмечали его красоту.