Жорж снова посмотрел на газету. То, что он только что прочитал, по–прежнему в ней находилось. Среди других коротких новостей эта новость была самой важной, занимая почетное место над «банкиром–мошенником» и «сравнением мотовелосипеда и автомобиля». А там, на другой стороне страницы, по–прежнему была церемония вручения наград, благословение кардинала, обещание отличных каникул, имя Жоржа под заголовком о прилежании и усердии, а вдобавок ко всему — ещё и имя Александра. Эти две новости вторили друг другу. Они должны были следовать одна за другой, а не быть разделёнными. Над лаврами Сен—Клода вырос этакий одинокий, стройный кипарис [(др. — греч. Κυπάρισσος) — в древнегреческой мифологии юноша, любимец Аполлона, превращённый им в дерево, носящее его имя, так как он сильно горевал по нечаянно убитому им любимому оленю, которого ему дал сам Аполлон]. А комедия уступила место трагедии.
Жорж поднялся, газета соскользнула на пол. Он медленно подошел к двери и запер ее. Ему хотелось в последний раз побыть наедине с Александром.
И в этот момент, когда он почувствовал себя застрахованным от вторжения, невообразимая новость вспыхнула в его голове с ослепляющей ясностью.
— Боже, как глупо! Как глупо! — зарыдал он, и, упав в кресло, закрыл лицо руками. Жорж долго плакал — тот, кто в канун каникул, перед лицом безмерного несчастья, счёл слёзы нелепыми. Никогда ещё он не опускался в такую пропасть внутри себя. Ему хотелось бессознательности, беспамятства в тех глубинах, а не отчётливого сознания, терзавшего его. Постепенно, через его горе пробилось соображение, мысль: Александр отравился не случайно, а сознательно — он умер из–за него, Жоржа.
Эта убежденность остановила его слезы.
- 14 июля … вчера днем…
То есть посланное 12‑го, письмо Жоржа на следующий день достигло Отца Лозона, и священник нанёс свой удар. Удар, который мальчик парировал своим ударом. И вот, спустя немного времени, из нитей, пронизывающих жизнь колледжа — уроков, заданий, молитв; от одного Уединения до другого; от обряда с ягнёнком до историй про ящериц; от «Карты Любви» до «Жития по добродетельному Декалогу», от стихов Ришпена и до ряда «Подражаний…», от академии до конгрегации, от Отца де Треннеса до епископа Пергамского — соткалось самоубийство. Такой оказалась развязка свиданий в оранжерее, записок, поцелуев и дружеских надежд.
«Несчастный мальчик, жертва собственной роковой ошибки…» В этих словах, казалось, крылась трагическая ирония. Это была роковая ошибка Жоржа, Люсьена, священника; Александр был их жертвой. Розовая вода, святая вода и все остальные лекарства обратились в яд.
Жорж и его духовник окончательно примирились. Благодаря их совместным усилиям Александра Мотье не стало. Был разговор о возвращении мальчика Богу: они сделали это. Но мальчик своим поступком доказал им: священнику — что он презрел законы, во имя которых его преследовали; Жоржу — что он жил только ради него. Как он сам когда–то сказал: он любил Жоржа больше, чем саму жизнь. Что за это время сделал Жорж для друга? Он пожертвовал четыре страницы из своих призовых книг, оставил себе две записки, выбрал лилию и написал письмо. И в день, когда умирал Александр, с мыслями о лице того, кто лгал ему, Жорж ходил в город, чтобы освободится от лица того, кто ему никогда не лгал. Та гирлянда лиц, которую он придумал, станет похоронным венком.
Он опять изгнал кого–то, только на этот раз не только из колледжа. Он поступил так с тем, к кому стремился с первого дня первого семестра в колледже, даже через дружбу с Люсьеном; с тем, кого нельзя ни с кем сравнивать, кто был самым красивым в мире, самым очаровательным, самым умным и самым благородным. Да, Жорж де Сарр имел полное право на свою долю публичности. Под двумя разными заголовками газета поведала ему нелицеприятную правду о нём: он стал победителем, в общественном, и в личном. Он добился первых призов, отличился игрой в постановке, заслужил аплодисменты, и был достоин поздравлений. А если ему ответить на ту смерть своей? Смерть призывает смерть, как любовь призывает любовь. Александр ушёл в одиночестве; но Жорж волен к нему присоединиться, если захочет. Никто не смог удержать Александра от его поступка. Галстук, который объединял их, не был окончательно разорван, и Жорж мог бы укрепить его новым узлом. Он вносил свой вклад огромным множеством слов: теперь от него требовался поступок. Но слова и поступки становились ничем перед лицом безмолвного ответа мальчика. Когда они вернулись с пасхальных каникул, их обмен был такого же порядка: стихотворение против открытой вены. Ныне, Александр опять показал пример. Разве любовь была чем–то иным, чем игра? Правильно, тогда такой же была и смерть.