После чего тема «особой дружбы» станет рассматриваться во время Уединения в основательных лекциях и проповедях. Не будет необходимости выискивать ужасающие примеры в истории Террора или в жизни святых. Настоятель упомянет о множестве персональных предостережений, данных им несчастным героям летних каникул, и напомнит всем ученикам о советах, высказанных проповедником–доминиканцем. К тому же, он может решить, что на эту тему стоит говорить как можно меньше, и станет меньше говорить о Божественной любви, духе любви, любви к Наивозлюбленному; и, возможно, пересмотрит перечень произведений для чтения в трапезной и список гимнов. Он задумается — не следует ли ему стать более умеренным в своих выражениях; не будут ли мальчики переводить на язык чувств то, что было задумано для их душ; не станет ли кто–то, из–за страха вызвать у них отвращение, поощрять их на отвратительные поступки. Он пересмотрит свою статистику в новом свете, и пересчитает цифры в ней. На следующем евхаристическом конгрессе он будет рекомендовать, чтобы мальчики причащались неосвящёнными Святыми Дарами [хлеб и вино для причастия], в качестве меры предосторожности. Подобно тому, как в своё время Роберт Благочестивый [Роберт II Благочестивый — король Франции из династии Капетингов, правивший в 996–1031 годах], дабы не порождать лжесвидетельства, применял клятвы над ковчегом, из которого были удалены святые мощи.
Учитель религиозного обучения укажет, что самоубийцы не могут быть похоронены с религиозными обрядами или в освященной земле, хотя, в силу толерантности или благодаря мошенничеству, оба неблагочестивых мальчика могли бы заполучить эти привилегии. И самоубийство переместят в начало списка случаев, в которых подобные ритуалы запрещаются. Таким образом, Жорж и Александр, подобно Вольтеру и Мольеру, упокоятся в своём последнем пристанище, отвергнутые всеми. Их вычеркнут из конгрегации. Их мемориальная месса не состоится в Сен—Клоде — в колледже, где они сообща присутствовали на таком количестве месс. Они будут официально изгнаны из церкви, в которой зародилась их дружба — дружба, издававшая аромат лаванды. Но ничто не сможет остановить их на пути в место, где они окажутся свободными. Oни больше не встретятся лицом к лицу, но будут лежать бок о бок. И мессы для них все равно состоятся. Мессы в чёрном цвете — потому что они покинули этот мир по вине священника. Мессы в белом — потому что они остались целомудренными; мессы в красном — потому что это был цвет их любви и крови; мессы в фиолетовом — потому что на подобной мессе Александр кадил ладаном Жоржу; мессы в золотом — потому что у одного из них были золотистые волосы, а у другого золотистый локон. Для них будут даже мессы в зеленых цветах — потому что это цвет надежды. И на них не будет безнадёжности из–за того, что они лишили себя жизни.
Не будет и отчаяния: ибо в этот миг, при свете своих чувств, Жорж убедится, что Александр не отверг его; мальчик решил отделиться от своего друга в силу обстоятельств и бесчеловечности людей; и умер, сочтя смерть единственным способом стать свободным и воссоединиться с ним. И Жорж собирался умереть по той же причине.
Вместе они будут изучать прошлое и будущее. Они переместят себя назад, в те времена, когда у Гиацинта были собственные священники; это давало бы возможность выбрать самых лучших. Отныне и во веки веков они будут встречаться друг с другом в неизвестных сердцах и местах. Их история не ограничится пределами колледжа, их семей, или имен. Они окажутся с другими именами, в других колледжах, в других семьях. Они будут существовать до тех пор, пока существуют мальчики на земле, до тех пор, пока существует красота.
Чем дольше позволял блуждать своему воображению Жорж, тем отчётливее мелькала у него мысль о том, что он слишком драматизирует, и, на самом деле, не станет себя убивать. Мысль о самоубийстве оказалась не менее спонтанной, чем его решение принять план побега, но его изобличили украшательские трюки его мысленных рассуждений. Его решимость принять смерть была искренней, но за этой решимостью, без сомнения, таилась уверенность, что это всего лишь психологический настрой. Люсьен сказал: есть вещи, которые можешь сделать, и вещи, которые сделать не в состоянии. И Жорж очень хорошо понял, что он не станет повторять того, что совершил Александр.
Он пришёл к тому, что стал рассматривать не случившееся, а его результаты: его друг поступил возвышенно, но тщетно. Начав с восхищения, Жорж, прогрессируя, принялся сетовать мальчику за то, что расставшись с жизнью, тот уничтожил все его подношения и совершенства ложной идеей; как когда–то винил его за то, что он, в пику Отцу Лозону, раскрыл тому свой план побега. Дружба, объединившая их, принадлежала им обоим, и ни один из них не имел права навсегда разрушать счастье другого.