— Ты знаешь, какую пользу извлечь из этого урока, посланного Божественным Провидением на Уединение, открывающее наш семестр, и не откажешься помолиться за того, кто был избран в качестве его передатчика.
Марк ликовал.
— Разве не об этом говорил я тебе? — сказал он Жоржу, как они шли наверх, в спальню. — Такие как он всегда попадаются.
Лежа в постели, Жорж стал думать о своей жертве, вспомнив лазарет, где он провел последнюю часть своего первого дня тут, и где сейчас Андре проводит свою последнюю ночь в колледже. И он снова обнаружил, что восхищается Андре: на этот раз не из–за нескольких стихотворных строчек, более или менее хорошо написанных, и которые, наверное, были не более чем плагиат. Поэт он или нет, Андре был личностью. Он, в некотором смысле, одержал победу над настоятелем: он осудил и унизил себя ради того, чтобы пробудить отзывчивость в своём друге; он дал клятву, чтобы обмануть. Он поступил очень изысканно: он спас Люсьена, поместив вдохновителя его музы на неизвестную территорию каникул. Он спас всех их, сотворив видимость их добродетели. Он создал впечатление, что не имел сообщников, что его поступок был чудовищным исключением. И в то же время он был прозорлив: если бы Люсьен тоже был изгнан, связь между ними могла прекратиться, ибо их семьи имели бы полное право считать её подозрительной. А так, игра для них была ещё не закончена.
Андре вряд ли сможет заснуть. О чём он думает сейчас? О том, как примут его дома? Вероятно, он сможет убедить своих домочадцев, что всё в порядке. Или же, он, как сказал настоятель, думает о них, других мальчиках, без исключений посмотревших на его пустующее место, когда они пришли в спальню, как это делали они в студии, в трапезной и в часовне?
Нет, он будет думать о Люсьене, возможно, рассчитывая увидеть его во время рождественских каникул. Быть может, он раздумывает о Жорже, которого встретил в приёмной перед кабинетом настоятеля. Если он понял, что его стихотворение было найдено там, как он объясняет это обстоятельство себе? И есть ли у него основания, чтобы обвинить соседа Люсьена, мальчика, который был так любезен одолжить ему свой носовой платок, когда он поранился? В крайнем случае он сможет упрекнуть его в неосторожности. И если он не понял, каким образом его вирши обнаружились, он должен винить Люсьена и себя, за то, что потеряли их.
Никто не стал чистить зубы перед сном и после того, как воспитатель удалился, никто не стал шептать.
Вдруг Жорж навострил уши; он услышал, как Люсьен тайком плачет в тишине. И эта скорбь расстроила его. Не попытается ли он в эту секунду утешить свою жертву? Не расскажет ли он, ради чести и справедливости, правду? Но тут Люсьен, выбравшись из кровати, встал на колени на коврик рядом с ней. Его плач прекратился; он молился, прижавшись лбом к покрывалу на кровати; его пижама задралась вверх и смялась. Как будто это не произвело на него никакого впечатления, он медленно обернулся, когда Жорж вылез из постели и встал на колени рядом с ним. В течение нескольких секунд они стояли там неподвижно.
Жорж положил руку на плечо друга. У него не хватило мужества разоблачить себя, и он только произнёс:
— Настоятель наказал мне передать тебе, что мы должны прислуживать ему на мессе завтра утром. Это потому, что я разговаривал с ним о тебе и о Святом Тарцизии из приёмной. Он сказал мне, что статую подарила твоя мама, и поэтому ему хочется дать своё благословение нашей дружбе.
Тут Жорж вспомнил, что он пытался отдать дружбу Люсьена и Андре под защиту этого же святого.
То, что он говорил сейчас, казалось ему таким убого–ироничным, как и его намерения тогда.
Люсьен подумал над тем, что сказал Жорж, а затем, убрав волосы со лба, сказал:
— То, что ты сказал мне, подтверждает то, о чём я думал; я только чудом спасся от той же катастрофы, как у Андре. Говорю тебе, должно быть, Бог был основой этого.
Он пытался увидеть время на своих часах на запястье, разворачивая лицо к ночнику, но тот оказался недостаточно ярок. Он прикрыл часы рукой так, чтобы увидеть светящиеся цифры.
— Десять тридцать пять, — произнёс он, — и с этого времени, с десяти тридцати пяти шестого октября, я — обратившийся к Богу.
Сен—Клод, вечер воскресенья.
9 октября 193x г.
Мои дорогие родители,
Спасибо за письмо, которое доставило мне большое удовольствие. Господин настоятель передал его мне во время визита вежливости, которым я ему отплатил. Он был достаточно любезен, чтобы сказать мне, что доволен мной с момента моего появления здесь. Я сделал все возможное, чтобы стать первым в сочинении по французскому. Вы сможете увидеть другие мои отметки в двухнедельном отчёте, который будет отправлен к вам со следующим воскресным письмом.