Тэлли очень хотелось верить, что те, кто заведовал этим музеем, не оставили здесь бактерий, способных погубить целую цивилизацию.
Она сделала несколько шагов, положила руку на плечо Шэй и прошептала:
— Круто.
— Ага! Видела бы ты свою физиономию. Вернее, видела бы я твою физиономию. Идиотские костюмы-невидимки.
— Нашла что-нибудь?
Шэй показала Тэлли блестящую трубочку:
— По идее, вот эта штука должна подойти. Судя по ярлыку.
Она сунула трубочку в карман.
— Ты еще кучу инструментов набрала. Зачем? — спросила Тэлли.
— Чтобы следы запутать. Если мы похитим одну-единственную вещь, они смогут понять, для чего она нам нужна.
— А-а-а, — понимающе кивнула Тэлли.
Шутки у Шэй были дурацкие, но голова работала отлично.
— Возьми вот это.
Шэй сунула Тэлли несколько предметов и снова принялась шарить по полкам.
Тэлли уставилась на железяки, гадая, не заражены ли какие-то из них бактериями, мечтающими сожрать ее. Издохнув, она отобрала несколько орудий, которые помещались в карманы.
Самый большой предмет походил на винтовку. Толстый ствол, оптический прицел. Тэлли посмотрела в прицел и увидела силуэт Шэй в миниатюре. Тоненькие скрещенные линии обозначали место, куда попадет пуля, если потянуть спусковой крючок. Тэлли стало противно. Это оружие было придумано для превращения любого, самого обычного человека в машину для убийства. Жизнь и смерть зависели от движения чьего-то пальца.
У Тэлли разыгрались нервы. Шэй ведь уже нашла то, что им было нужно. Пора сматываться.
Неожиданно она поняла, из-за чего нервничает. Сквозь фильтр в маске костюма-невидимки проник какой-то запах. Пахло человеком. Тэлли шагнула к Шэй…
Лампы на потолке замигали, вспыхнул слепящий белый свет. Послышался глухой звон скоб лестницы. Кто-то поднимался к музею.
Шэй присела на корточки и заползла на самую нижнюю полку стеллажа. Тэлли в отчаянии обвела помещение взглядом, спрятала винтовку за спину и бросилась и угол, в щель между двумя стеллажами. Чешуйки костюма-невидимки зашевелились, пытаясь уподобить ее тени.
Костюм Шэй тоже изо всех сил старался замаскировать ее силуэт. К тому моменту, когда лампы перестали мигать, Шэй стала почти невидимой.
А Тэлли — нет. Она опустила глаза. Костюмы-невидимки предназначались для того, чтобы прятаться в джунглях, лесах, в городах, где идут боевые действия, а уж конечно не в углах ярко освещенных комнат.
Но искать другое место было слишком поздно.
С лестницы сошел мужчина.
Прорыв
Он был не такой уж страшный.
Обычный пожилой красавец. Седые волосы, морщинистые руки с набухшими венами — как у прадедушек Тэлли. На лице — обычные знаки лечения, направленного на увеличение продолжительности жизни: потрескавшаяся кожа вокруг глаз.
Но ни спокойным, ни мудрым этот человек Тэлли не показался. Раньше, пока она не стала чрезвычайницей, все старики представлялись ей спокойными и мудрыми. А этот был просто старым. Тэлли подумала, что могла бы одним ударом сбить его с ног и даже не пожалеть.
Гораздо опаснее старика были три маленьких дрона, паривших в воздухе у него над головой. Старик, не замечая Тэлли, направился к одному из стеллажей. Дроны с видеокамерами устремились за ним. Старик протянул руку, чтобы что-то взять с полки. Летающие камеры тут же придвинулись ближе. Они походили на внимательных зрителей, следящих за каждым движением фокусника, не спускающих глаз с его рук. Старик на камеры внимания не обращал — наверное, он к ним привык.
«Ну конечно, — подумала Тэлли, — эти камеры — часть системы безопасности Арсенала».
Правда, в данном случае камеры не занимались поиском диверсантов. Видимо, они предназначались для слежения за сотрудниками — чтобы никто не вынес из здания какое-нибудь жуткое старинное оружие. Дроны плавно скользили над головой старика и наблюдали за всем, что здесь делал этот историк — или куратор музея, да мало ли кем он был.
Тэлли немного расслабилась. Старик-ученый, за которым следили камеры, был куда менее опасен, нежели отряд чрезвычайников. А она боялась, что сюда нагрянут именно они.
Старик обращался с предметами осторожно. Тэлли стало немного не по себе. Казалось, он относится к экспонатам музея как к ценным произведениям искусства, а не как к машинам для убийства.