Оливер старался держаться так, будто ничего не поменялось. Коннор вёл себя так, будто всё было нормально. Если ему было всё равно, то Оливера ничего не должно было волновать и подавно. Надо было просто дождаться, пока забудется их короткая фальшивая дружба и тот сумасшедший случай у дверей. Просто немного потерпеть.
Всё шло своим чередом, пока однажды, когда Оливер выходил из квартиры, его не окликнула миссис Уолш.
— Оливер, дорогой, что у вас случилось?
Оливер привычно приготовился безразлично пожимать плечами и говорить «так вышло». Объяснять матери Коннора, что всё это время сын её обманывал, ему не хотелось.
А миссис Уолш обеспокоенно продолжила :
— Я не узнаю Коннора. Он всё время сидит дома, никуда не ходит. Раньше он постоянно был где-то с тобой, а теперь возвращается сразу после школы и весь вечер сидит в комнате. Я, возможно, лезу не в своё дело...
Оливер не поверил своим ушам. Сидеть дома целыми днями — это было непохоже на Коннора. Да и по поведению в школе было не заметно, что что-то не так. Он точно так же общался со своими многочисленными знакомыми, оценивающе осматривал симпатичных ребят и полушутливо флиртовал со всеми, иногда даже с Милстоуном. Не то чтобы Оливер специально за ним следил.
— Ты бы поговорил с ним, Оливер, — вздохнула миссис Уолш. — Ради меня. Я понимаю, вы поссорились, но я очень за него волнуюсь.
Оливер неуютно поёжился, но кивнул. Расстраивать миссис Уолш ещё сильнее не хотелось. Да и хотелось проверить, не преувеличивает ли она опять размер проблемы. Да, дело было именно в вежливости и любопытстве. А вовсе не в том, что с Коннором что-то могло быть не так. Скорее всего, он снова ломал перед матерью какую-то комедию.
Миссис Уолш кивнула в сторону своей двери:
— Он и сейчас у себя. Если есть время, зайдёшь?
— Хорошо, — пожал плечами Оливер.
Миссис Уолш благодарно посмотрела на него, открыла двери и пошла куда-то по своим делам.
Дверь в комнату Коннора была незаперта. Оливер осторожно потянул ручку на себя. Коннор лежал на нерасправленной кровати, раскрыв перед собой книгу, и не заметил движения.
Оливер вежливо откашлялся.
Коннор взрогнул от неожиданного звука и чуть не выронил книгу — Оливер успел разглядеть статую Фемиды на обложке. Но через секунду он уже смотрел Оливера с лицом, с которым ходил в школе — уверенным в себе и нахальным ровно настолько, чтобы не получать по морде.
— И что ты здесь делаешь? — с картинным удивлением спросил Коннор.
Оливер попытался улыбнуться, чтобы как-то разрядить обстановку. Судя по застывшему в насмешливой гримасе лицу Коннора, впечатления улыбка не произвела. Оливер мысленно выругал себя за то, что решил сюда прийти. Но делать было нечего, надо было объяснять.
— Твоя мать считает, что с тобой что-то не так. Просила поговорить.
Коннор иронично поднял бровь:
— Похоже, что со мной что-то не так?
Оливер задумался и тайком осмотрел самого Коннора и его комнату. Когда миссис Уолш говорила о странном затворничестве сына, он почему-то представил, что тут всё будет вверх дном, по нерасправленной кровати будут раскиданы вещи и коробки из-под пиццы, а Коннор будет лежать посреди этого и смотреть в потолок. Это была глупая мысль, Оливер понимал это. Такие сцены подошли бы героиням ситкомов, а не Коннору Уолшу. Его комната выглядела идеально, а сам Коннор — чёрт. Сам Коннор тоже выглядел идеально. После школы прошла уже пара часов, а он всё ещё был в форме, аккуратно застёгнутый на столько пуговиц, сколько позволяли правила приличия. Неизвестно, правду ли говорила миссис Уолш про каждый день, но было похоже, что сегодня Коннор точно не встречался ни с кем после занятий.
Оливер осознал, что слишком долго молчит. И Коннор тоже молчит, снова глядя мимо него. Можно было продолжить делать вид, что ничего не произошло, сказать, что да, похоже, всё в порядке, зря мать волновалась, и уйти. Но это бы значило, что эта непонятная затянувшаяся ситуация, которой Оливер не мог даже подобрать подходящего названия, никогда не закончится. Поэтому Оливер, как когда-то, когда Ашер тряс его телефоном перед всем классом, решил перестать заставлять себя не думать об этом и сказать прямо. Или хотя бы настолько прямо, насколько могло позволить нахлынувшее волнение.