– То есть в ближайшее время дурковеда не стоит ожидать в тех местах, где он уже совершал кражи? – уточнил Санек.
– Вот именно. И теперь наша задача – выделить на карте районы краж и определить пункт, наиболее подходящий для следующего правонарушения.
Все склонились еще ниже над столом, прошелестев листами.
Венька поднял руку над головой, не глядя нащупал книжную полку, с которой стянул черный маркер. Заскрипел кончик маркера по бумаге.
Несколько секунд все напряженно молчали, следя за действиями Кулапудова, а потом, как по команде, откинулись назад.
– Что-то не то у нас получается, – озадаченно произнес Зубоскалин, с сомнением почесывая пятерней коротко стриженный затылок. – Преступник или группа преступников уделяют свое внимание как людным местам – рынкам, вокзалам, центральным улицам, – так и ничем не примечательным улочкам. Не похоже на то, чтобы занимался кражами один человек. Ничто, ни одна мало-мальски стоящая зацепка не связывает эти преступления.
– А у меня все готово, – раздалось из дверей, и в комнату вошел Леха с изысканно перекинутым через руку все тем же серым полотенцем и дымящейся кастрюлькой.
Венька разрешил ставить на стол блюдо. Нацеленные на центр стола головы отодвинулись, позволяя кастрюле проплыть мимо них и водрузиться рядом с большой картой города, которую Пешкодралову наконец-то удалось рассмотреть. Круглые пометки, сделанные черным маркером, выделяли, как правильно понял Леха, места совершения краж.
– Что-то они мне напоминают... – озадаченно пробурчал себе под нос парень.
Ребята переглянулись.
– Что именно? Попробуйте вспомнить как можно подробнее, тем вы поможете следствию, – увлекшись игрой в сыщика, официальным тоном спросил Венька.
– Да не знаю я, – задумавшись, ответил Леха.
– Че тогда голову морочишь? – прикрикнул на него Зубоскалин и выхватил из кастрюли заманчивый экземпляр картошки, треснувший вдоль и рассыпчато выказывающий из-под кожуры постороннему взгляду свое нутро.
Картошка обожгла пальцы, одновременно вызвав несанкционированное выделение слюны. Санек шумно втянул воздух, перебросил картошку с руки на руку и положил ее на заблаговременно расстеленную газету «Криминальная хроника».
С бумажного листа прямо на него исподлобья смотрела физиономия отпетого преступника, находящегося в розыске. Тяжелый взгляд пристально изучал Дирола, отбивая аппетит. Санек недовольно сморщился, сделал рожу уголовнику и прикрыл его картошкой, чтобы не портил настроение мирным гражданам.
Пока Санек переглядывался с портретом, Леха успел сбегать к холодильнику и раздобыть оттуда порезанную и щедро политую пахучим подсолнечным маслом селедку с колечками лука. Странное расположение окружностей, нарисованных Кулапудовым, опять заставило Леху призадуматься.
Что же они ему напоминали? Леха застыл на месте, мучительно соображая.
Ладонь сама собой предательски ослабла, отчего тарелка накренилась, сбросив с себя блеснувшую на солнце жирную каплю масла. Она упала на карту в районе улицы 50-ти лет Пионерского движения, неаккуратно расплывшись темным пятном. Пятно пришлось точно по центру между художествами Кулапудова, отчего все вокруг позеленели, а Пешкодралов радостно воскликнул:
– Как у моей мамы!
Зубоскалин, открывший было рот, чтобы сказать что-нибудь едкое человеку, испортившему столь важную в расследовании карту, услышав Лешкин крик, решил подождать с замечаниями и послушать.
– Сумка! – радостно орал Леха. – У мамы моей точно такая сумка!
Ребята нагнулись над картой, силясь рассмотреть на ней хотя бы намек на сумочку мамы Пешкодралова. Ничего не получалось.
– Да вот же она, – удивляясь непонятливости сокурсников, сказал Леха. Он схватил маркер и провел линии, соединяя пометки Кулапудова.
Сам собой вырисовался старомодный ридикюльчик, который при богатом воображении вполне мог бы сойти за современную сумку. Жирное же пятно мясляно поблескивало в центре, изображая собой металлическую застежку. Утконесовы в унисон присвистнули, с ходу взяв ля первой октавы.
– И твоя мама такое носит? – еле сдерживая улыбку, удивился Зубоскалин, разглядывая раритетный фасончик.
– Да, – с гордостью произнес Леха, не заметив сарказма в голосе товарища. – Эту сумочку ей отец в восемнадцать лет подарил, когда свататься из другого села пришел.
– Так сумочка старше тебя?
– Угу. Раньше все крепким, добротным делали. Отец, когда через Мордвинку переплывал, коротким путем в мамкино село, так сумочку эту всю насквозь промочил, а ей хоть бы что. Хорошо, что догадался именно ее купить, а то ведь поначалу хотел мыло. А оно бы в реке напрочь размякло.
– Да, это хорошо, что он с сумочкой свататься решил, – поддакнул Дирол. – А не с корытом или со снастью рыболовной.
– Или с «Раптором» паршивым, – продолжил Андрей. – ...или с «Олд Спайсом» опять же, – поддержал брата Антон.
Леха задумался, озадаченно взглянув на товарищей.
– Да не, ребят, – убежденно сказал он. – Тогда «Рапторов» не было.
Господи, и что Федор раньше не догадался в садик пойти?
Детей тут – больше, чем в парке, раза в два. И ни одной мамаши. Только воспитательницы, нянечки и заведующая в единственном экземпляре.
Заведующая, кстати, ничего, добрая женщина. Она с радостью приняла Гангу в своем кабинете, как только узнала, по какому вопросу тот пришел. Еще бы не обрадоваться. Мужчина в их детском саду – это редкость. На работу с зарплатой, положенной по штатному расписанию дворнику, ни один нормальный человек идти не собирался. Вот и приходилось брать то алкоголиков, которых можно было наблюдать только до первой получки, то древних пенсионеров, с трудом держащих в руках метлу.
А ведь ею не плохо было бы еще и махать. И вдруг заходит в кабинет молодой здоровый человек, просится на должность, причем так рвется работать, что готов приступить к исполнению своих обязанностей прямо сейчас, не дожидаясь, когда будет оформлена трудовая.
Через пятнадцать минут после разговора с заведующей Ганга уже стоял в садиковом дворе с метлой в руках и с улыбкой на устах.
Персонал детского заведения, как несложно было догадаться, состоял исключительно из женщин, которым по природе положено быть любопытными.
Не успел Федор пару раз махнуть своим орудием, как мимо него промчалось трое нянечек, якобы в прачечную за сменой белья, две воспитательницы с непонятным осмотром площадки их групп, солидных размеров повариха – срезать петрушки с клумбы под окном, и музработник без видимой причины.
У Феди аж в глазах зарябило. А потом все пространство огласилось неимоверным шумом, и изо всех дверей высыпало такое количество ребятни, какого парень отродясь не видывал.
– Дети, это наш новый дворник, – поучительным тоном заговорила воспитательница. – Его зовут... Кстати, как вас зовут?
В глазах молоденькой, маленькой и хрупкой рядом с исполином Гангой воспитательницы с веселыми ямочками на щеках забегали искорки, которые красноречиво говорили о том, что интересуется она именем Ганги не столько для детей, сколько для себя. Парень смутился, вспомнив о своей болезни, и решил пока с девушками не заигрывать, дабы не стать распространителем страшного вируса.
– Федор Мамадумович Ганга, – как можно более официально ответил он и сделал вид, что его очень занимает работа.
– Федор Мадурович, – повторил один мальчик.
– Не Мадурович, а Мандумович.
– Лидия Алкадьевна, а почему он Маманович? У него, что ли, мама папой была?
Федя зашевелил метлой быстрее, скоро сдвигаясь вправо, где находился спасительный закуток, за которым его никто не увидит. Что за странный народ эти дети? С ними сложнее, чем с закоренелыми преступниками.
Поведение преступника можно вычислить путем логических умозаключений, вывести его на чистую воду и предугадать дальнейшие действия. Реакцию ребенка предугадать невозможно. Это как находиться на спящем вулкане – никогда не знаешь, когда рванет.