В колхозниках меня больше всего поражало тупое безразличие к результатам собственного труда. Как-то мы целый день посвятили тому, что большими корзинами выносили на улицу из картофелехранилища гнилую картошку. И весь день мы грубо ругались: «Эти колхозаны вообще не знают, как картофель надо хранить? Ведь целое хранилище сгноили. И даже гниль сами на улицу вынести не смогли, нас позвали».
Как-то ехали мы на тракторных санях, груженных мешками с зерном, один мешок зацепился за угол амбара, разорвал бок, из него хлынуло зерно. Я как-то сразу дернулся дыру заткнуть и увидел равнодушные глаза колхозника, которому было совершенно безразлично, что чистое зерно утекает в грязную лужу.
Потом местные с нами откровенничали: «Наш колхоз задолжал государству несколько миллионов рублей. Долг списали, живём дальше». Несколько миллионов рублей по тем временам были целым состоянием, весь этот колхоз со всеми потрохами столько не стоил. И этот огромный долг государство просто простило колхозникам.
Примерно так выглядело сельское хозяйство, которое после крушения СССР «уничтожили». На самом деле сельское хозяйство уничтожило само себя ещё при Брежневе, «демократам» не много что и доломать осталось. И на этих руинах начали создавать что-то новое. И, как по волшебству, на прилавках появилось продовольствие.
Есть, конечно, ещё одна тема – село вымирает. Село – это ведь не только то место, откуда жратва появляется, это ещё и люди. Наши деревни обезлюдели, и это производит зловещее впечатление. Но это не сейчас началось, а ещё при социализме, причём это тот редкий случай, когда не социализм виноват. Говорят, Хрущев разорил русскую деревню. Никита, конечно, постарался, но, боюсь, и без него всё шло бы в том же направлении. Это общемировой процесс – урбанизация. И стоит за этим процессом всего лишь то, что выражает русская поговорка: «Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше». Жизнь на селе гораздо тяжелее, чем в городе, естественно, народ из деревень бежит в города. При этом на селе есть люди, которых в город и сдобным пряником не заманишь. Эти люди снабжают страну продовольствием в достаточном количестве.
Говорить, что деревня вымирает из-за того, что не стало советской власти, может только полный дурак. И если кому-то до сих пор не надоело петь жалобные песни про вымирающую деревню, так пусть едет на село и поживёт там несколько лет, как я в своё время пожил.
И снова про еду
Опять я отвлекся от состояния продовольственных прилавков в СССР. Что ещё сказать? Ну вот пельменей, например, ни когда не было в свободной продаже. Поскольку мы знали об их существовании, значит когда-то, где-то у кого-то они были. И казались волшебным деликатесом. Майонез тогда был очень вкусным, в 200-граммовых стеклянных баночках, но он страдал тем же недостатком – в свободной продаже его не было.
Ещё пару слов о рыбе. Свободно лежали мойва, минтай, может быть ещё пара столь же малопочтенных сортов. Сейчас и горбуша-то не радует, сейчас и форели и семги покушать не проблема, а тогда это были для нас слова из книг.
Честно говоря, я в те годы не особо любил рыбу, наверное, потому что нормальной ни когда не ел. Но вот приехали к нам в гости родственники из Мурманска и привезли копченного палтуса. И тогда я узнал, что вкус рыбы может быть волшебным. Не надо и говорить, что этот деликатес могли привезти в Вологду только из Мурманска, у нас его и по великому блату было не купить. Сейчас этот конченый палтус с прилавка не слезает, дорогой, конечно, зараза, но иногда-то можно себе позволить. Впрочем, сейчас мне его не особо и надо, сейчас я очень полюбил пироги со свежим палтусом, жена пару раз в год печёт.
Красной икры не было вообще, при советской власти я её даже не пробовал. Рыбных консервов нормальных не было, шпроты, к примеру, были жутким дефицитом. Свободно лежала только какая-нибудь ерунду вроде корюшки в томатном соусе – закусь для алкашей.
Ещё всегда свободно лежали плавленые сырки. Вкусные, кстати. И они тоже хорошо шли на дешевую закусь. Впрочем, закусь меня заинтересовала только на излете брежневской эпохи, а до этого я отдавал предпочтение лакомствам.
Мороженое у нас было в свободной продаже всегда. Но ограниченное количество сортов. «Молочное» – 9 коп., «Сливочное» – 13 коп. Сливочное с кофейным наполнителем – 15 коп. Стаканчик мог быть картонным или вафельным. Ещё было «Ленинградское» – сливочное в шоколадной глазури. «Ленинградское» было вершиной счастья. Ещё можно было пойти в какое-нибудь кафе, где продавали развесное мороженое с сиропом. Сто граммов стоили 13 копеек, а если с сиропом, то 16. Моей самой душераздирающей мечтой было придти в кафе и взять 200 граммов мороженого с двойным сиропом. Пару раз мне удалось накопить медяков на такой дикий загул.