Последние контрольные написали, первый терциал закончился очень даже успешно. Преподаватели-немаги разъехались, и жизнь в Юмне превратилась в сплошной магический факультатив. Причем не просто по инициативе, а по настоятельному требованию юмнетов. Мы все понимали, что возможная угроза со стороны Тангора серьезна, раз даже миряне-политики всполошились и открыли школы. Конечно, хотелось поскорей наверстать упущенное за десятилетие простоя, но магистры слегка охладили наш пыл. Они в один голос твердили, что лучше отточить до идеала двадцать заклинаний, чем выучить сотню, но ни одним не уметь пользоваться толком.
А это означало практику, практику и, что стало серьезным испытанием, арену. Не только мне было трудно ударить боевым заклинанием другого и не знать, успеет противник закрыться или нет. Большинство девушек испытывало те же сложности. Парням, которые почти все занимались какими-то единоборствами, было проще. Понадобилось очень много времени, чтобы каждый из юмнетов мог в полную силу, по-настоящему атаковать ученика или преподавателя.
О формировании факультетских команд говорили только в башнях и то не всерьез. Но места в основной боевой состав уверенно пророчили Робину, Кевину, Марку, Луизе и мне. Парням такое признание заслуг явно льстило, мы с Луизой не так уверенно чувствовали себя на арене и перспективе действительно попасть в команду в следующем терциале не радовались.
Расследование продвигалось медленно, но на день святого Николая следователи сделали нам долгожданный подарок. Сняли подозрения с магистра Крессен. Рихарду Штальцану удалось доказать, что она наложила подготавливающие почву чары на теплицы по распоряжению директора и всего лишь в конце августа. Мороки создали ещё в мае, когда началась активная подготовка Юмны к первому за десятилетие учебному году, а плантации существовали там еще дольше, не меньше десяти лет.
Эту новость обсуждали за ужином настолько активно, насколько позволял истощенный после очередной тренировки резерв. Адам, по сложившейся после окончания терциала традиции, сидел напротив меня за столом артефакторов.
- Буркхарды настойчиво продвигали идею создания частной школы на поверхности. Очень активно. Главным доводом было то, что не пострадают светское образование и привычный уклад жизни, - задумчиво хмурился светловолосый парень.
- А не таким главным? - меланхолично размешивая мед в чашке, спросила я.
Адам как-то неприязненно усмехнулся, бросил короткий взгляд на Робина.
- Возможность решать, кого учить, а кого нет. Школа ведь планировалась маленькая, в разы меньше Юмны.
- Понятно, - вздохнула я. - Не для всех.
- И не за счет обычныx налогов, которые отчисляются на образование, - подчеркнул Αдам.
- Все им мало, - буркнул Робин.
- Наши магистры, еще несколько человек ученых посчитали, что «элитного отряда» не хватит ни на что. Особенно, если тангорцы явятся с прежними захватническими намерениями. Они еще ни разу не приходили с миром, поэтому нет оснований считать, что в этот раз будет иначе, - Αдам устало потер лоб, зябко поежился.
- Раз элиты не хватит, пришлось открывать Юмну, так? - догадалась я.
Οн кивнул.
- Госпожа Фельд, наверное, обрадовалась. Такая активность в ее ведомстве. После стольких лет простоя, - хмыкнул Робин.
- Эта бюрократка все на отца спихнула. Полностью. И расчет бюджета, и подготовку помещений, и ремонт школы и домов, и организацию поставок всего, что нам нужно. Он злился очень, когда она заявила, что тому, кто все это затеял, тому и мусор вывозить, – Адам взял с тарелки шоколадное печенье и сердито добавил: - Крыса кабинетная. Отец еще обрадовался тому, что она хоть обслуживающий персонал наняла. Кто же знал, что она не о школе заботится!
- Ничего, мой отец расшифрует мороки. Она не могла не наследить! - убежденно заявил Робин.
- Скорей бы. На отца давят, грозятся снабжение школы перекрыть, а его уволить.
- За что? - удивилась я.
- Из-за того, что мы все остались, конечно, - вздохнул Адам. – Такой скандал ему закатили. Еще и дома у нас. Будто мы на мировую безопасность покусились, а он наc лично вдохновлял.
- У них земля под ногами горит. Чем жарче, тем больше бесятся, - довольно усмехнулся Робин. - Значит, мы все правильно делаем.
Этот вывод казался совершенно верным, но для торжества справедливости лично мне не хватило бы одних лишь доказательств того, что госпожа Фельд тоже нагревала руки на подпольных плантациях и артефактах. Я хотела, чтобы в списке возбужденных против нее дел фигурировали и шесть ночей полнолуния, в которые Робин был лишен обезболивающего. Но пока благодаря Алексе удалось доказать только то, что именно госпожа Фельд отдала распоряжение аптекам больше не продавать лекарство Штальцанам. Главное доказательство - годное для суда воспоминание Робина о разговоре с этой женщиной - пока добыть не удалось.
Десятое декабря стало Днем Перелома. Этот день, конечно, не объявят праздничным, но значимость его от этого не умаляется.
Рихард Штальцан и его помощник доказали, что мороки на оранжереи наложила Амалия Фельд вместе с госпожой Буркхард.
В этот же день магистр Клиом пригласил Робина к себе в кабинет, и оба пропали там на несколько долгих часов. Итогом истощившей обоих работы стал небольшой гобелен, изображающий Робина и госпожу Фельд в сфере. Прикосновения к полотну было достаточно, чтобы четко услышать голос женщины, объясняющей Робину, что лекарство не заложено в бюджет. Она явно издевалась, предвкушала чужую боль. Меня, в отличие от других, очень сильно захлестывало эмоциями служащей. Наверное, из-за этого я желала, чтобы ее приговорили к максимально возможному сроку.
Пятнадцатого декабря «Вестник» замолчал. И не потому, что ушел на каникулы. Департамент трясло, магические семейства, жившие рядом с Юмной, лихорадило. Скрывать информацию об аресте госпожи Фельд «Вестник» не мог, а без директивы сверху не знал, как правильно это освещать. Директив не было, потому что главу департамента лишили полномочий, а потом тоже арестовали. «Вестник» счел разумным молчать.
Лиам Йонтах и его соратники рассылали подписчикам ежедневника новостные листки сами. Информировали о ходе расследования, о том, насколько департамент злоупотреблял своей властью, что происходит в Юмне, чем грозит ее закрытие.
Среди прочего был и подготовленный Луизой большой репортаж о том, кому было выгодно травить оборотней и наживаться на артефактах и обезболивающих зельях. Благодаря директору, предоставившему ей недоступные простым смертным документы, Луиза осветила очень многие пункты, и я удивлялась тому, что бумага не воспламеняется в руках из-за того яркого, непримиримого негодования, которое ощущалось в каждом слове статьи.
Луизе много отвечали, используя для общения адрес Юмны. Оборотни, феи, три уцелевших семейства лепреконов считали своим долгом поблагодарить девушку и рассказать свои истории. Для следующих репортажей.
Некоторые из этих писем Луиза, с трудом сдерживавшая слезы, зачитала за завтраком, когда все юмнеты были в сборе. Гробовая тишина, ужас от осознания того, что творил департамент, принимающий нужные ему и спонсорам законы, злость. Я дышала эмоциями, наполняющими большой зал, сжимала руку Робина в тщетной попытке успокоиться, стискивала зубы, чтобы не перебивать Луизу. Ее прерывали другие, и возмущение, которое никто даже не думал скрывать, стало в моих глазах началом новой эпохи.
Не революция. Сознательность. Не бунт с переворотом, а четкое понимание, что и как нужно менять.
- Департамент не зря так боялся открывать Юмну, - хмыкнул Αдам. - Четыре месяца не прошло, а уже ясно видно, что будут суды и тюрьма. Никто из прежнего руководства не уцелеет.
- Твой отец это предвидел? - тихо спросил Кевин.
- Не только он. Все магистры-маги тоже так считали, но молчали, чтобы не насторожить департамент, - признал Адам.
- И что теперь? Что нам-то дальше делать? – Кевин ещё понизил голос, чтобы не перебивать Луизу.
- Учиться, – пожал плечами Адам. – Как ни странно, но это лучший аргумент в пользу сохранения Юмны. Ну и просвещать семьи. Многим родителям просто не было дела до политики, но голосуют они, а не мы. Большинству из нас еще нет восемнадцати.