Моя жена с ребенком жила тогда в Кабе, к ним я и хотел поехать. Облавы следовали одна за другой, и я решил вернуться в Дебрецен, но вскоре попал к русским в плен. Отвели они нас в какой-то дом, но продержали там недолго. Однажды вечером началось какое-то столпотворение, стены дома заходили ходуном. Вдруг в дверях появился часовой и сказал:
— Давай домой, мадьяры!
Мы даже не пошевелились, потому что не поверили. К утру артиллерийская канонада стихла, и мы, выглянув на улицу, никого нигде не увидели… За несколько дней я добрался до дому. Оказывается, нашу деревню освободили советские части. Фронт продвинулся вперед, и оттуда доносился лишь приглушенный шум боя.
Постепенно налаживалась мирная жизнь. В первую очередь нужно было восстановить железную дорогу. До февраля я проработал на ней. А когда начались разговоры о том, что для новой армии набирают добровольцев, я поехал в Дебрецен и подал заявление. Рота наша формировалась в здании сельскохозяйственной академии. Меня назначили старшим над ста сорока голодными, полуоборванными солдатами. Начинали, как говорится, с нуля. Собирали по дворам повозки, лошадей, одежду и обувь. С грехом пополам одели и обули роту, а четвертого апреля 1945 года двинулись по направлению к границе Австрии. Однако по-настоящему повоевать нам не удалось: война скоро закончилась…
В конце мая я уже был в Балатоналмади. Там я познакомился с политработником Имре Ходошаном. Нелегкое то было время. Тогда я, разумеется, не знал, кому у нас в стране будет принадлежать власть. Старшиной нашей роты был бывший нилашист, который даже не скрывал своего прошлого. Большинство офицеров пришли из старой армии и, разумеется, не очень-то старались заниматься демократическими преобразованиями в армии.
В январе 1946 года из нашей роты демобилизовали всех офицеров. Из младших командиров остались мы с Ходошаном. Пришли мы с ним как-то в ротную канцелярию, чтобы решить, с чего начинать. Солдат в роте у нас было восемьдесят восемь человек. Самые нужные из них — портной да сапожник. Достали мы швейную машину, необходимый сапожный инструмент и организовали в одной из комнат мастерскую. Наладили работу: починку ботинок, сапог, пошив брюк из шинелей. Очень бедна была тогда наша армия. Часовой, заступая на пост, принимал от предыдущего часового вместе с постом и что-нибудь из обмундирования или обуви…
Весной 1946 года Ходошана перевели в пограничные войска, а меня вместе с личным составом роты — в Фехерварчурго. Жилось нам тогда нелегко: бывали перебои с мясом, рыбой. С продсклада нам чаще всего отпускали фасоль, и часть ее мы меняли на картофель. Свое более чем скромное меню мы обогащали довольно оригинальным способом: по воскресеньям организовывали танцевальные вечера, на которые приглашали сельскую молодежь, а входной платой на такой вечер для сельских парней и девушек служило одно куриное яйцо.
В те времена иногда случались в армии такие ЧП. Выставят часового на пост, а когда через два часа придут его менять, то на месте, где он должен был стоять, находят винтовку, воткнутую штыком в землю, с запиской: «Я достаточно поголодал, пусть теперь другие послужат!» Правда, из нашей роты ни один человек не убежал. Видимо, сказалось то, что рота была укомплектована проверенными добровольцами. Солдаты были дружными, охотно помогали друг другу. Нужно было видеть, как честно и справедливо делили они паек. Если мы получали со склада две-три пары солдатских ботинок или две три пары обмундирования, то распределяли их только по жребию.
Осенью 1946 года меня перевели в город Печь, где я попал в батальон Лайоша Морица. Как сейчас помню, в батальон прислали единственную пару сапог. Комбат сразу же заявил:
— Будем тянуть жребий.
Счастье улыбнулось мне, и я получил сапоги…
В 1946 году я вступил в партию венгерских коммунистов. В то время и в армии шла острая партийная борьба. Тогда в стране существовало много различных партий, каждая из которых старалась оказывать влияние на армию. Агитационная работа шла вовсю, особенно в период избирательной кампании 1947 года. Командир нашей роты был членом партии мелких сельских хозяев, командир взвода, где я числился, — партии социал-демократов, а я, старшина, — коммунистов. Командир роты созывал солдат для агитации к себе в канцелярию, я приглашал солдат, которые симпатизировали коммунистам, на склад и там раздавал им листовки, которые я получал у товарища Чеми. Когда рота уходила на полевые занятия, я каждому солдату клал под одеяло коммунистические листовки…