Когда такой человек попадает в новую обстановку, он долго не может найти себе места.
В последний призыв прибыл и к нам в роту парень, воспитывавшийся в детдоме. Помню, был такой случай. Отделения отрабатывали бег в противогазах. Командир скомандовал:
«Отделение! Газы!»
Все солдаты сразу же надели противогазы. Сделал это и новичок, но только на минуту. Пробежав несколько метров, он не только противогаз сорвал с себя, но и обмундирование начал сбрасывать и швырять на землю. Закричал он, начал ругаться. Разумеется, такое поведение новичка возмутило всех. Никто, однако, не мог понять, почему он так сделал. И только я один знал, что от бывшего детдомовца можно ожидать и не такого. Ему что ни прикажи, он будет сопротивляться.
Повели парня к замполиту. По дороге он успокоился и даже пообещал, что впредь будет выполнять все команды. Но когда снова пришлось надеть противогаз, парень опять запаниковал, бросился на землю, стащил с лица маску.
Много пришлось с ним повозиться, пока он не привык к солдатской жизни.
На теле у детдомовцев, как правило, можно найти следы татуировки. Я тоже был в детдоме, но никаких наколок на теле не делал, за что мои товарищи по детдому очень сердились на меня. Я отвечал им, что не хочу, чтобы у меня на теле были отметины, которые говорят о том, что я воспитывался в детдоме, а не в семье.
Конечно, я знаю, что для нашего общества я вовсе не потерянный человек. Когда так получилось, что родная мать не смогла воспитывать меня, я попал в детдом. И хоть там было совсем неплохо, мне немало пришлось поплакать от обиды и стыда. Стоило кому-нибудь приласкать меня, погладить по голове, как я сразу же начинал плакать.
В детдоме многих воспитанников навещали родственники, и я тоже с нетерпением ждал, что однажды и ко мне кто-то придет, но такого не происходило. По воскресеньям я без дела слонялся по коридору, заглядывал в комнату для гостей в тайной надежде, что меня кто-то ждет, возьмет за руку и посадит рядом с собой. Я медленно проходил мимо детей, которые разговаривали со своими матерями, и таращил на них глаза. Что такое материнская ласка, я уже не помнил, видимо, просто инстинктивно меня тянуло к матери. Возможно… Знаю, что и за доброе слово я тогда был способен на что угодно.
Увидев, как одна мать лохматит рукой волосы сына, я вышел в коридор и сам себе взлохматил голову. И даже радостно рассмеялся, как тот паренек, которого регулярно навещала мать, приносила подарки. Он хоть и жил в детдоме, но знал, что у него есть мать, что она заботится о нем. Как же мне хотелось, чтобы и меня хоть кто-нибудь навестил! Ложась спать, я не сразу засыпал. Я начинал мечтать, рисовал себе сцены встречи с матерью. Иногда я так и не засыпал до утра. Став постарше, я понял, что ждать мне некого, что ко мне никто не придет. Я начал интересоваться только теми ребятами, которым матери приносили подарки. Таких, как я, в детдоме оказалось немного. Одиночество сблизило нас. Более того, мы с ними даже начали проводить своеобразные операции. Например, узнав о том, что к кому-то пришла мать, мы поджидали этого паренька в коридоре, а когда он появлялся с подарком в руках, мы выхватывали пакет и исчезали.
Забившись в темный уголок, мы съедали подарок и тут же намечали для себя очередную жертву. Несколько раз нас наказывали за это, но мы не отказались от своих планов.
Плакал я теперь реже. На людей смотрел искоса и старался заботиться только о себе. По улицам ходил, опустив голову, чтобы не смотреть людям в глаза. Один раз я так задумался, что на меня наехала повозка. Было это так: мы возили дрова из села, и я чуть не попал под машину. Услышав, как заскрипели тормоза, я бросился на другую сторону дороги и оказался под повозкой, которую тащили волы. Я упал и разбил голову. Вы себе представить не можете, как я был рад! Голова моя болела сильно, но что такое головная боль, если вокруг тебя крутятся люди, интересуются тобой, утешают тебя. Мне дарили карамель, меня жалели…