Меня даже в пот бросило. Захотелось выполнить упражнение на «отлично». Отстрелялся я великолепно, поразив не только все свои цели, но еще и цель соседа.
Вскоре срок моей службы подошел к концу. Мне все говорят, что я за это время сильно изменился. Они, конечно, правы, я на самом деле изменился, и не столько сам по себе, сколько из-за благотворного влияния окружавших меня людей.
До призыва в армию я ухаживал за одной девушкой, родители которой запрещали ей встречаться со мною. Дело в том, что мы жили по соседству и они прекрасно знали, какой я. Когда же я вернулся из армии, они увидели не взбалмошного парня, а серьезного молодого человека.
Да, я чуть не забыл сказать вам! Собственно говоря, я даже не знаю своего настоящего имени. Я всегда считал, что я Йошка Барта, родился 6 января 1949 года. А вот когда получал паспорт, то удивился очень, когда под своей фотографией прочитал, что я Йожеф Сабо, родился 11 декабря 1948 года. Узнав адрес матери, написал ей письмо, в котором просил ее объяснить мне, как же это получилось.
Мать сообщила мне адрес отца, посоветовала обратиться за объяснением к нему. Жил отец в Карцаге, куда я и поехал. Мы с ним встретились. Передо мной сидел напуганный мужчина, опасавшийся, наверное, что я сяду ему на шею. Мне же от него ничего не нужно было, просто хотелось повидать родного отца. Однако откровенного и теплого разговора не получилось. Отец даже мне руки не подал. Я ушел, оставив его за столиком, и решил, что человека, по вине которого у меня было такое горькое детство, не стоит считать отцом…
Вы журналист, всем интересуетесь. Будет у вас время, съездите к нему, разузнайте, почему у меня получилась такая неувязка с фамилией. Я обращался с запросом в опекунский совет области, но ответа не получил, а хотелось бы узнать, в чем же, собственно, дело…
Вы хотите написать обо мне? Пишите, пожалуйста, только рассказ свой закончите словами, что в наше время больше нет «чужих» детей. И хотя я не выяснил точной даты своего рождения, одно я знаю точно: в армии я как бы заново родился.
ПОСЛЕДНЕЕ НАСТУПЛЕНИЕ
Начинается последнее наступление. С самого рассвета мы с командиром разъезжаем по местности, глотая пыль. Глаза у меня слипаются от усталости: вот уже пятые сутки мы на учениях и спать приходится не больше четырех-пяти часов. Да разве это сон, когда уронишь голову на баранку и немного соснешь! Во время учений и маневров водителю, который возит командира, не позавидуешь. Все солдаты сидят в окопах, а мы как угорелые носимся от одного подразделения к другому. И если я не засыпаю за баранкой, так только потому, что переживаю за результаты учений вместе с командиром. На заднем сиденье устроился радист с рацией, ему тоже не позавидуешь. Он работает даже тогда, когда я изредка останавливаю машину, чтобы сделать короткую передышку.
Мы едем вдоль реки. Машину резко бросает из стороны в сторону:
— Варга, сынок, ты из меня всю душу вытрясешь, — усталым голосом говорит командир, хватаясь за что попало.
Я сбавляю скорость, и трясти начинает еще больше. Но нам нужно спешить, так что тут не приходится выбирать дорогу. Наконец выезжаем на более ровную дорогу.
Командир то и дело поглядывает на часы.
— Отстают, — говорит он и, повернувшись к радисту, добавляет: — Вызовите четвертого.
Раздается сильный треск из эфира, прерываемый бесстрастным голосом радиста:
— Четвертый, я Карой!.. Четвертый, я Карой! Как слышите меня? Прием…
Но четвертый почему-то не отвечает.
— Вызовите еще раз, — говорит командир.
По проселочной дороге к нам приближается командир одного из подразделений. Он докладывает о себе, и наш командир, показывая рукой вправо, спрашивает:
— А там что за колонна?
— Это одна из моих рот, не туда зашла.
Командир хмурит лоб:
— И что же дальше?
— Сейчас я их заверну сюда.
— Дорогое время теряете, к берегу выйдете с опозданием.
— Тогда я задействую другую роту.
— Хорошо! — Лицо командира проясняется.
Постепенно командир успокаивается. Вчера ему пришлось немало поволноваться. И было отчего. Штаб полка занял КНП на самом склоне холма, словно он находился не на учениях, а на воскресном пикнике. Солдаты разлеглись на солнышке, радуясь возможности вдохнуть свежего воздуха. В блиндажи заходили только по приказу. Учения были не из легких. И хотя командир полка старался планировать учения так, чтобы личный состав мог отдохнуть не менее четырех часов, из этого, как правило, ничего не получалось.