«Дорогая мисс Миддлтон!
Вы наверняка читаете эти строки в состоянии некоторого шока. Я прошу за это прощения, но я точно знаю, что ни минуты не сомневался в том, что принял правильное решение. Этот дом предназначен для вас.
Надеюсь, что, читая это письмо, вы сидите в каком-нибудь спокойном уголке, – возможно, в кресле на веранде. За время нашего короткого знакомства вы не произвели на меня впечатления человека спокойного. Вы постоянно дергали ногой, и, хотя это может быть следствием чрезмерного потребления сахара, я почему-то подумал, что это не так. Как гласит старая поговорка: нужно хотя бы изредка остановиться и понюхать розы. А в вашем новом доме есть красивые розы.
Я оставляю вам этот дом, как отец вверяет ребенка заботе опекуна. Таким домом, как этот, нельзя владеть; на нас лишь возложена забота о нем для следующего поколения. Я видел, с каким ужасом вы смотрели на трещины в его стенах. В последние годы у меня не было ни сил, ни здоровья, чтобы заняться его ремонтом. Но у меня есть средства – уверен, мистер Дрейтон уже объяснил вам, – на то, чтобы восстановить дом таким, каким он запомнился мне в детстве.
Прежде чем принимать решение, вы должны знать хоть что-то об истории этого дома. Во время Гражданской войны, после падения Чарльстона здесь были расквартированы офицеры-янки. Если приглядеться, на перилах в коридоре все еще можно увидеть следы их сабель. Во время нескольких эпидемий желтой лихорадки, которые вспыхивали в городе в девятнадцатом веке, дом также использовался под лазарет. Женщины семьи Вандерхорст были слишком крепки и здоровы, чтобы болеть, и поэтому ухаживали за больными и обряжали в прихожей мертвых. Они отправляли мужчин на войну и кормили всех даже после того, как заканчивались деньги. Во время ураганов и после землетрясения 1886 года они, чтобы защитить семью, разбивали на переднем крыльце бивуак, прихватив первое, что попадалось под руку. Они были похожи на фундамент этого дома – слишком крепкие и прочные, чтобы их поколебали такие мелочи, как война, эпидемии и разруха.
Вы похожи на них, осознаете вы это или нет. Думаю, именно поэтому моя мать одобряет вас как новую хозяйку дома. Вы во многом напоминаете ее. Она тоже была красавицей, но никогда не полагалась на внешность, предпочитая пускать в ход свой острый ум, и никогда не допускала, чтобы ее противник знал, что битва закончилась, даже не начавшись. Я уловил в вас некоторое беспокойство. Вы напоминаете мне якорь, ищущий, за что ему зацепиться. Мы все должны иметь корни, Мелани, иначе мы уподобимся сорнякам в саду, которые легко выполоть и выбросить. В отличие от розового куста, который крепко цепляется за почву и живет в течение нескольких поколений.
Моя мать любила этот дом почти так же, как любила меня. Конечно, найдутся те, кто с этим не согласятся, потому что она оставила нас, когда я был маленьким мальчиком. Но за этой историей явно кроется нечто большее, хотя я так и не смог выяснить, что именно. Возможно, судьба привела вас в мою жизнь, чтобы вы узнали правду и чтобы мать, наконец, после всех этих долгих лет смогла обрести покой.
Я отдаю себе отчет в том, что это вряд ли станет для вас легкой ношей, наоборот, скорее покажется вам обузой, нежели подарком. Наберитесь терпения, моя дорогая, ибо тому, кто ждет, открываются прекрасные дары.
Да благословит вас Бог, Мелани. Все мои последние надежды я возлагаю на вас.
Вновь услышав скрип раскачиваемых качелей, я оторвала глаза от письма. Затем встала и медленно спустилась по ступенькам к зарослям гибискуса, чтобы сквозь них заглянуть в сад.
Женщина снова была там, подталкивая качели. Правда, на этот раз они не были пустыми. Крепко держась за веревки, на дощечке сидел маленький мальчик. Он смеялся, и этот детский смех ласкал мне щеки подобно нежному дуновению ветерка.
Внезапно ощутив затылком горячее покалывание, я подняла голову и посмотрела на окно верхнего этажа. За неровным стеклом, сверля меня взглядом, маячила темная тень. У меня перехватило дыхание. Казалось, эта зловещая тень в окне высасывала из воздуха кислород.
Отшатнувшись, я попятилась к калитке и вышла на улицу. Я шла, не поднимая головы, ибо небо разверзлось, и тротуар передо мной потемнел от дождя.