Когда старик наконец заговорил, его голос звучал еле слышно.
– Я родился в этом доме, мисс Миддлтон, и прожил здесь всю свою жизнь. Как и мой отец, и дед, и прадед до него. Члены семьи Вандерхорст жили в этом доме с 1848 года, когда он был построен.
Кусочек конфеты застрял у меня в горле. Все понятно. Он не продает дом, я же впустую потратила целое утро. Кое-как проглотив шоколад, я ждала, что он скажет дальше, все это время чувствуя, как совесть дергает меня, шепча в ухо те же самые слова, но только сказанные моей матерью. Только это было давным-давно, и я уже не та девчушка, которая слушала их с надеждой в сердце.
– Но теперь я остался один. Последний из нескольких поколений предков, которые старались сохранить этот дом в нашей семье. Даже после Гражданской войны, когда не хватало денег, они продавали столовое серебро и драгоценности, а порой даже голодали, лишь бы не продавать этот дом. – Мистер Вандерхорст повернулся ко мне лицом, словно вспомнил, что я нахожусь в комнате. – Этот дом – нечто большее, чем просто кирпич, известь и доски. Это связь с прошлым, с теми, кто жил до нас. Это воспоминания и чувство общности. Это дом, в котором рождались дети и умирали старики, пока снаружи менялся мир. Это кусок истории, которую можно потрогать руками.
«Это тяжеленный долг, камнем висящий на вашей шее, который тянет вас вниз, к полному разорению», – хотелось добавить мне. Но я этого не сказала, потому что мистер Вандерхорст внезапно побледнел и пошатнулся, едва устояв на ногах. Я вскочила и подвела его к креслу, а затем протянула чашку кофе.
– Может, вам вызвать врача? Вы плохо выглядите. – Я поставила кофе на стол рядом с ним и, вспомнив, что старик сказал о доме, взяла его за руку. Пусть для меня это просто кирпич и известь, для него дом – это вся его жизнь. Жизнь, которая подходила к концу, у него же не осталось никого, кто взялся бы привести в порядок сад или мог бы любоваться чашками с розочками. Странно, но это опечалило меня, и я по-прежнему не отпускала его руку.
Старик даже не пригубил кофе.
– Вы видели ее? В саду… вы видели ее? Дело в том, что ее видят только те, кого она одобряет.
Я разрывалась пополам, не зная, то ли ответить ему, то ли вызвать врача. Но сказанные им слова я уже слышала раньше, и когда-то, миллион лет назад, моим молодым и легковерным сердцем я поверила им. Это тоже кусок истории, который можно потрогать руками. Я посмотрела старику в глаза и разрешила себе увидеть его мольбу и понять его боль.
– Да. Я видела ее, – ответила я, сделав глубокий вдох. – Но вряд ли потому, что она одобряет меня. Иногда я… вижу вещи, которых нет.
К лицу хозяина вернулся легкий румянец, и он даже улыбнулся. Более того, подавшись вперед, похлопал меня по колену.
– Это хорошо, – сказал он. – Я рад это слышать.
Сказав это, он откинулся назад, тремя большими глотками допил кофе и встал, как будто ничего не случилось.
– Надеюсь, вы не возражаете, если я завершу нашу милую встречу слишком резко. Просто сегодня утром мне нужно кое-что сделать, прежде чем придет мой адвокат. – С этими словами он стащил с подноса чистую льняную салфетку, поставил на нее фарфоровое блюдце с конфетами, связал углы салфетки узлом и вручил ее мне.
Я молча встала, в очередной раз выбитая из колеи его поступком.
– Но мы даже не обсудили… – пролепетала я, когда ко мне вернулся дар речи.
Вандерхорст сунул мне в руки накрытое салфеткой блюдце, и я была вынуждена его принять.
– Простите, я не могу взять ваше блюдце. Я не знаю, когда снова приду сюда, чтобы вернуть его вам.
Он лишь махнул рукой.
– Ничего страшного. Оно вернется сюда даже раньше, чем вы думаете.
Я хотела рассердиться. Боже, как же это глупо – потратить утро на бессмысленный визит! Однако посмотрев на блюдце в своих руках, я почему-то ощутила странное сожаление. Из-за чего? Это кусок истории, который можно потрогать руками. Мне вновь было семь лет, и я стояла рядом с матерью перед другим старым домом.
Я кожей ощущала то, о чем говорил мистер Вандерхорст, как бы сильно и долго я ни хотела это отрицать, и позволила глупой нежности к старику проникнуть в мое сердце.
Мистер Вандерхорст наклонился и нежно поцеловал меня в щеку.
– Спасибо, мисс Миддлтон. Своим сегодняшним визитом вы доставили мне, старику, огромную радость.
– Нет, спасибо вам, – ответила я. Почему-то мне хотелось расплакаться. Меня давно никто не целовал в щеку. Я даже едва не спросила, можно ли мне еще немного посидеть у него, попивая кофе с шоколадными конфетами и болтая о старых призраках – как живых, так и мертвых.