Все они выглядят такими счастливыми.
Уэс судорожно сглатывает, борясь с внезапным приливом горя, и показывает фотографию Мэгги.
– Это моя семья. Мой папа умер, и… – И что? Никаких слов не хватит, чтобы закончить фразу. «Теперь у нас вообще нет денег. Теперь мы еле держимся. Теперь весь мир потускнел, и мне кажется, я никогда не стану таким же настоящим мужчиной, каким был он». – Те из моих сестер, которые уже подросли, работают. И наша мама тоже. Но сейчас у меня нет ни образования, ни связей, чтобы получить работу, которая прокормила бы их всех, поэтому мне нужен только шанс. Настоящий. Я просто пытаюсь дать им то, чего они заслуживают.
Мэгги долго смотрит на снимок, насупив брови. А когда поднимает глаза на него, ее взгляд жесткий, оценивающий, будто она пытается заглянуть ему в самую глубину души. От этого Уэс чувствует себя диковиной из бродячего зверинца. Он впервые замечает, насколько у нее большие глаза. Она похожа на очень серьезную сову.
– Ладно, – она отдает ему фото. – Заходите.
– Правда? – Он не может удержаться. Ухмыляется, как дурачок. Даже унизительные сборы вещей не портят ему настроение. – Вы даже представить себе не можете, как много это значит!
Мэгги выхватывает у него один из чемоданов, и Уэс понимает, что ни на какой другой отклик на его воодушевление он может не рассчитывать.
Он входит следом за ней в дом и чуть не ахает, увидев, насколько он велик. Его встречает двойная лестница, с элегантным изгибом взбегающая к центральной площадке. Над ней висит люстра, сверкающих хрусталиков на которой больше, чем на какой-нибудь богачке, отправляющейся в оперу. По одну сторону прихожей – устланная ковром комната с бархатными креслами и книжными шкафами от пола до потолка. По другую – кухня, где старинные медные кастрюли и сковородки висят над кухонным столом, расположенным посередине помещения.
Уэлти-Мэнор роскошнее, чем любой виденный Уэсом дом, однако и внутри он выглядит так же печально, как снаружи. Запыленные эркерные окна пропускают достаточно света, чтобы были видны вьющиеся в его лучах пылинки. Деревянные перила тусклые и поцарапанные, на темной обивке мебели скопилась собачья шерсть, на кухонном столе неустойчивыми стопками составлена посуда. Лишь несколько уголков дома выскоблены дочиста. Полы, похоже, подмели совсем недавно, течь в раковине законопатили. Если здесь и царит беспорядок, то отнюдь не оттого, что его не пытаются устранить.
Мэгги уже волочет один из его чемоданов вверх по ступенькам. Он следует за ней так близко, как осмеливается – сначала по лестнице, затем по узкому коридору с оплетенными паутиной светильниками на стенах. Она открывает последнюю дверь справа и пропускает его вперед.
Уэс еле сдерживается, чтобы не опозорить себя воплем восторга. Спальня громадная. Ему одному еще никогда не доставалось столько места, ведь он всегда делил комнату с кем-нибудь из сестер. Попахивает плесенью, но уж с плесенью он как-нибудь справится. Он бросает чемоданы у изножья кровати, половицы выкашливают облако пыли. Уэс чихает так громко, что Мэгги морщится.
– Прошу прощения, – шмыгнув носом, исправляется он.
Она подходит к окну и воюет со щеколдой. Окно поддается, открывается на несколько дюймов, осыпая подоконник чешуйками облупившейся краски. Свежий воздух вливается в щель со вздохом. Кажется, что здесь много лет никто не бывал, но Уэс видит, что комната пустовала не всегда. Несколько учебников по алхимии валяются, забытые, на полке над письменным столом. В открытом шкафу висит юбка в складку. Внутренности Уэса скручиваются узлом. Сколько других побывало здесь до него?
И сколько добилось своего?
– Можете остаться здесь до ее возвращения, – говорит Мэгги, – но на вашем месте я бы не трудилась распаковывать вещи, если не хотите забыть что-нибудь впопыхах, когда она выставит вас вон.
– «О, маловерные…» Я умею быть весьма убедительным. – В ее скептическом взгляде есть что-то настолько милое, что он решается попытать удачу: – Вы ведь, как-никак, пустили меня сюда, верно?
– Пустила. – Она хмурится. И он не может понять, что беспокоит ее сильнее – то, что он очутился в ее доме, или что его еще недавно белая рубашка теперь выглядит как облитая кофе. Она липнет к спине и неприятно холодит ее. – Давайте сюда вашу рубашку. Я ее постираю.