В одной руке у нее нож, в другой – целая курица. Пушистые белые перья разбросаны по кухонному столу, как снежные хлопья. Уэс внутренне содрогается, но продолжает непринужденно улыбаться. В глубинке Нового Альбиона живут иначе, и он твердо решил на этот раз ничего не испортить. Третья встреча – пора пустить в ход обаяние.
Уэс выдвигает стул и садится к столу. Как и все прочее в этом доме, стул протестующе скрипит.
– Спасибо, что разрешили мне остаться.
– Не за что, – смотрит она не ему в лицо, а на концы его волос, с которых срываются капли, звонко плюхаясь на кухонный стол. Смутившись, он отодвигается, убирает волосы со лба. Струйка сбегает по его шее, в этом зябком доме она холодна как лед.
Он прокашливается.
– Я могу чем-нибудь помочь?
– Нет.
Довольно быстро выясняется, что Мэгги настроена неприязненно. Несправедливо: ведь это ему полагалось бы говорить с ней нехотя после нападения пса. Но именно она ведет себя так, будто он для нее обуза. Он с трудом подавляет в себе порыв напомнить ей, что это она его пригласила.
– В таком случае составлю вам компанию, – весело отзывается он и, не дождавшись ответа, спрашивает: – Вы знаете, когда вернется ваша мама?
На миг она вспыхивает. Потом резким движением ножа отсекает курице голову, и ему уже кажется, что перемена в ее лице ему только почудилась.
– Через две недели.
Две недели. Не лучший вариант из возможных, но еще терпимо. Просто надо найти способ скоротать время до тех пор и сделать так, чтобы его близкие не узнали, что на самом деле его еще не взяли в ученики, как он их уверял.
– А где она?
– В исследовательской поездке.
Этот ответ звучит так отрывисто, что сразу ясно: ничего добавлять она не собирается. Уэс подыскивает другую тему.
– Я посмотрел фото на стенах наверху. Там на них ваш брат?
– Да.
– А где он? С вашей мамой?
Мэгги застывает. Солнце бликует на лезвии ее ножа. Встретившись с ней взглядом, Уэс видит, что ее глаза пусты.
– Он умер.
– О, соболезную.
Да что это с ним? Неужели он так и не сумеет сказать ей что-нибудь подходящее случаю? На несколько мгновений он теряется, чувствует себя беспомощным, а она говорит:
– У вас есть еще какие-нибудь бесцеремонные вопросы, которые вы хотели бы задать, мистер Уинтерс?
– Нет, – тихо отвечает он.
– В таком случае ужин будет в шесть.
Уэс способен по тону понять, что его выпроваживают. Равномерное «тук-тук-тук» ножа сопровождает его весь путь наверх по скрипучей лестнице.
Закрывшись в отведенной ему спальне, он ищет хоть что-нибудь, чтобы помешать мыслям стремительно нестись вниз по спирали в бездну унизительного отчаяния. Всего минута требуется ему, чтобы обнаружить на полке учебник алхимии – тот самый, уроки из которого ему задавали столько раз, что первые главы он заучил наизусть. В конце второй главы есть упражнение, так и оставшееся невыполненным, что многое говорит о том, сколько продержался здесь предыдущий владелец учебника. Упражнение на разложение бумаги средствами алхимии.
«Вырвите следующую страницу и выполните эти простые действия!»
Рядом со снисходительными указаниями – цикл трансмутации со скрупулезными примечаниями. Это основная формула нигредо, процесса разложения, – первый из трех типов заклинаний, подвластных алхимикам наряду с очищением и восстановлением. Циклы трансмутации удерживают в своих пределах энергию, задействованную в алхимической реакции, и хотя начертанные на них руны весьма специфичны, в широком смысле они позволяют алхимику подчинить эту энергию своей воле.
То ли от скуки, то ли от ностальгии, но Уэс опомниться не успевает, как вырывает по перфорации страницу и роется в ящике письменного стола в поисках мела. В первый раз, когда он пробовал это заклинание, ему потребовалось целых двадцать минут, чтобы воспроизвести весь цикл трансмутации. Но с тех пор он проделывал то же самое столько раз, что набросал на полу все построение минут за пять. Бумагу он кладет в центр и сосредотачивается, направляя все внимание в себя.
Любой алхимик, который чего-нибудь да стоит, считает себя ученым, однако в алхимии есть и нечто необъяснимое. Нечто магическое. «В самой сердцевине каждого из нас, – говаривал один из его учителей, – сокрыта искра божественного огня».
Когда Уэс представляет это пламя в своих сложенных ковшиком ладонях, они теплеют, в мыслях воцаряется полный покой. Он прижимает ладони к полу, его энергия вливается в начертанный мелом круг, бумагу охватывает белый огонь. Она темнеет, скручивается, и вскоре от нее остается лишь стойкий запах серы и кучка черного пепла. Алхимики называют ее caput mortuum, дословно – «мертвая голова», никчемные остатки предмета. Но квинтэссенция этой бумаги лежит погребенная в пепле и ждет, когда он выделит ее и использует в заклинаниях.