Лейя тем временем, взгромоздившись на помост, просто лучилась счастьем. Завязав на голове платочек и подперев пальцем щеку, она закатила глаза и стала дура дурой.
— О! Щас споет! — подтолкнула меня локтем Алия. Директор тоже с интересом смотрел на мавку. Лейя вздохнула и, прыгнув козочкой, выдала шедевр:
звонко впечатав каблучок в сцену, Лейя отвесила всем земной поклон. Присутствующая нечисть зааплодировала, а Офелия Марковна побагровела, словно ей рассказали сальный анекдотец.
— Давайте, закрепляйте успех, — пробурчал Гомункул и сунул мне сзади в кулак записку. Мы с Алией двумя неуверенно покачивающимися упырями полезли на помост, оттирая с него окрыленную успехом мавку, славшую всем воздушные поцелуйчики.
— Мы только еще не спелись, — пробасила Алия, косясь в записку. Я быстро пробежалась глазами по микроскопическим буковкам и, выдав зубастую улыбку, жизнерадостно завопила, а школьные музыканты подхватили мотив:
Мавка не выдержала, завизжала и, ухватив с собою парней, устроила под помостом плясовую:
Офелия Марковна, стойко перенеся вид развратного веселья, нервно глянула на кашлянувшего Феофилакта Транквиллиновича, спросившего:
— И какая из всего этого следует мораль?
— Мораль щас будет! — уверил его крыс, выходя из клетки с видом князя, несправедливо осужденного, но добившегося свободы. Он кивнул Феферу, и тот, подхватив лиру, начал ему аккомпанировать:
Феофилакт Транквиллинович удовлетворенно крякнул, а Офелия Марковна зааплодировала.
— Общая идея мне понравилась, — наконец сознался директор, — и я, в общем, не против. Только желательно немного расширить и представить в виде оратории.
— Во влипли, — шепнула Алия, я ее ущипнула: — Лучше глотки драть, чем спины гнуть.
— Кстати, — спохватился директор, глядя на Гомункула, — мы же не определились с вашим статусом.
Гомункул сел на край помоста и, заинтересованно сложив свои лапки, сказал:
— Я неплохо управился с этой троицей и, думаю, вполне бы мог быть педагогом вашей Школы. История, мифотворчество, музыка, театральное искусство, все это мне вполне по силам. — Он мечтательно закатил глазки, но наставник спустил его на землю:
— Я хочу предложить вам пост нашего архивариуса. Конечно, после того, как откопают алхимикуса и расчистят подвал.
Крыс тут же подскочил и, ухватив Феофилакта Транквиллиновича за палец, начал страстно его трясти:
— Что ж, архивариус так архивариус. Уверяю, я справлюсь. Нет недостойной работы, есть недостойные… э-э… мм… индивидуумы. И дико завизжал. Это Алия наступила на хвост предателю.
На следующий день великое событие состоялось. Мы в мантиях, стоя на хорах, тоскливо тянули Гомункулов шедевр, а актеры в масках богов представляли рождение мира и заключение первого договора на архоне. Было так поучительно, что аж скулы сводило. Нет, Лейе понравилось, но то, что вылетало из уст Алии, тянуло на хорошую порку. Я на такое не отважилась и хрипло тянула речитативом нудный текст, ожидая, когда мне наконец-то выдадут эту золотую цацку и отпустят. Так что, когда у меня на шее застегнули цепочку архона, я не испытала ни трепета восторга, ни дрожи соучастности к великому, единственное, что чувствовала, так это то, что у меня ноги гудят и спина разламывается. Свою первую клятву быть верной Школе и братству оттарабанила, как какой-нибудь умрун, тупо повторяющий за некромантом. Алия была в таком настроении, всю дорогу к нашей комнате выпытывая точный текст клятвы, который успела забыть, едва про из неся. И только мавка новорожденной козочкой скакала вокруг нас, восторгаясь тем, все романтично и торжественно.
Какой-то недомерок, попавшийся на дороге, предложил нам спор архоне. Алия не задумываясь треснула его в лоб и промаршировала по бесчувственному телу, вздохнув:
— Нет, надо быть скромнее, больше никаких погромов. Только учеба, прогулки на свежем воздухе, посиделки по вечерам. — А Лейя, весело щебетавшая, вдруг ахнула и замерла, уставившись в потолок. — Что? — спросили мы с Алией.
— А мне один юноша, ну, в общем, клялся в любви. Ведь я могу теперь проверить его слова на архоне!
— Вали, — напутствовала ее Алия, — давай, резвись, пока подруги умирают от изнеможения.
— А? А куда сначала бежать?
— Туда, где твой… этот… юноша, — сказала я.
— А я сказала, что один? — потерла лоб мавка. — Какая-то я рассеянная стала.
Но тем не менее рванула со всех ног по коридору прочь. Мы зашли в комнату и плюхнулись на свои кровати и тут же едва не вскочили, услышав из-под шкафа мерзенький голосок:
— Эй! Не спать! — Гомункул выполз, волоча с собой бутылку из зеленого стекла, ловко вспрыгнул на стул, с него на стол, обгрыз на горлышке сургуч, замусорив нам скатерть, и ловко, с хлопком, вы6ив пробку, заорал: — Ура!
— Можно, я его придушу? — спросила Алия.
— Глупые вы еще, потому что молодые, а ведь у вас начинается новая жизнь! Теперь мы все — нечисть! — И крыс поправил на пузе свой огромадный архон.
— Вот шалопутный, — хмыкнула Алия, отбирая у него вино, — как на такого всерьез обижаться?
— Действительно, никак, — согласилась я, отвесив крысу знатный щелбан. И, пока он приходил в себя, мы оприходовали половину.
В первую ночь зимних каникул по традиции гадали. Самым популярным средством освещения стали конечно же свечи. Визг мавок разносился по всему нашему девичьему этажу. Гордячки летавицы прикидывались спящими, но все знали, что они гадают втихую. Почти из-за каждой двери доносились загадочные шепотки. Вампирши набрали целую кучу разномастных сапог, прокрадывались на этаж к ученикам мужского пола, кидали по одному в комнаты и, прислушиваясь к чертыханиям, пытались вычислить имя будущего мужа. Когда летающие предметы обуви стали нервировать и парни закрыли двери во всех комнатах, наглые упырицы стали подстерегать их в темных коридорах, в качестве средства для гадания используя те же сапоги. Если влетающий в комнату сапог поражал в основном предметы быта и редко хозяев, то теперь прямое попадание в лоб оглушало и узнать имя стало намного легче.